Подснежник

Разумеется, я знал, что Гарри бежал. Об этом писали все газеты. «ДЕРЗКИЙ ПОБЕГ ГЛАВАРЯ БАНДЫ САДИСТОВ». «ГАРРИ СТАРКС НА СВОБОДЕ». «В БРИКСТОНСКОЙ ТЮРЬМЕ ИДЕТ МАСШТАБНАЯ ПРОВЕРКА РЕЖИМА». Тут же помещались и фотографии из следственного дела, воспроизведенные методом точечной матрицы. Расплывчатые снимки анфас и в профиль едва ли годились для опознания хотя бы потому, что они были сделаны десять лет назад, и тем не менее я сразу его узнал, и по моей спине пробежал легкий холодок. Таблоиды публиковали и другие снимки. На них улыбались в объектив представители как высшего света, так и акулы уголовного мира шестидесятых. Сборища в ночных клубах, Гарри в окружении знаменитых деятелей шоу-бизнеса. Сенсационные истории из его жизни не сходили с газетных полос на протяжении почти недели. Давно забытые скандалы и сплетни с легким привкусом ностальгии по прошлому извлекались на свет Божий, служа превосходным материалом для шестой или седьмой страницы. «РУБИ РАЙДЕР РАССКАЗЫВАЕТ ПРАВДУ О ЧАСТНОЙ ЖИЗНИ СБЕЖАВШЕГО БАНДИТА: ЭКСКЛЮЗИВНОЕ ИНТЕРВЬЮ С БЕЛОКУРОЙ ЗВЕЗДОЙ СЕРИАЛА АЙ-ТИ-ВИ „РАЗОРИ БЛИЖНЕГО!“». В Ист-Энде на стенах домов появились многочисленные граффити: «Гарри Старкс: 10 лет – достаточно».

Все это до некоторой степени помогло мне справиться с беспокойством, которое охватывало меня при мысли о том, что Гарри на свободе, что он может быть где-то совсем близко. Все подробности его преступной жизни, его статус «врага общества номер один» почти убедили меня в том, что я по сравнению с ним – мелкая сошка. А потом пришло это письмо в «Таймс», и я вдруг снова оказался накрепко с ним связан. Отказаться я не мог. Это было, как если бы перст Божий указал на меня.

До этого момента я не вспоминал о нем довольно продолжительное время. Мы расстались вскоре после того, как ему в последний раз отказали в условно-досрочном. Честно говоря, я думал, что с ним может случиться серьезный психический срыв. Он всегда этого боялся. Страх сойти с ума и был одной из причин, заставивших его серьезно заняться своим образованием. Гарри осудили на двадцать лет, но он твердо решил не сдаваться. Его твердая решимость во что бы то ни стало сохранить рассудок и сблизила нас на первом этапе нашего знакомства. Кроме того, у него был действительно незаурядный ум.

Я говорю «сблизила», хотя настоящей близости между нами так и не возникло. Мы не стали единомышленниками. Да, мы обменивались письмами, я навещал его в тюрьме и даже читал в Лонг-Марше лекции и проводил семинары по социологии, но при всем при этом мы продолжали существовать как бы в разных мирах, которые едва соприкасались.

Должен сказать откровенно, что мой интерес к Гарри носил в значительной степени академический характер. «Твой маленький эксперимент» – вот как говорила об этом Карен. Я действительно специализируюсь в области криминологии, и любой человек на моем месте просто не мог не восхищаться таким колоритным персонажем, как Гарри. Это было бы противоестественно. Впрочем, именно об этом мы с Карен часто спорили. «Этнографический метод, основанный на принципе „включенного наблюдателя“» – так я определял свой подход. Карен называла его «методом служителя в зоопарке».

Я совершенно искренне считал, что сложившиеся между мной и Гарри отношения носят диалектически-дискуссионный характер и что из бесед и споров между криминологом и преступником действительно можно узнать что-то новое и важное. Разумеется, я ошибался.

Помнится, кто-то из коллег, пытаясь проиллюстрировать суть нашей работы с маргинальными элементами, процитировал Чехова: «Наше дело… не обвинять, не преследовать, а вступаться даже за виноватых, раз они уже осуждены и несут наказание». Именно так я и пытался поступать с Гарри. Но на самом деле я не мог справиться с собственным комплексом вины. Последствия католического воспитания, я полагаю… Думаю, именно поэтому криминология всегда привлекала меня больше других наук. Я считал, что эта отрасль социологии может помочь мне найти компромисс с собственной совестью.

Гарри, – а его письмо подтвердило это еще раз, – мучился угрызениями совести совсем не так сильно, как я. Его универсальным оружием был цинизм. Оправдывая свои преступления, он пользовался замысловатой научной терминологией. Да и глубина раскаяния, которое Гарри считал нужным продемонстрировать, отнюдь не соответствовала тяжести его поступков. Пресса издевалась над ним как могла. Один из обозревателей едко высмеял наукообразный лексикон Гарри, противопоставив ему взятые из повседневного языка понятия, емко и точно характеризующие совершенные им преступления. После того как автор назвал вещи своими именами, он не без иронии заключил, что «социология в британских тюрьмах подчас становится дополнительным наказанием» и что «ее следует немедленно запретить как чрезмерно жестокое средство воздействия на осужденных».