Подсолнушек

Мигали звезды, но часть неба посветлела. На нем еще оставалась единственная звездочка. Хотелось снять ее и приколоть себе на грудь.

Почти также ярко сверкают на груди комбайнера Егора Петровича и комсомольского секретаря Саши Смышленного золотые звездочки героев.

Саша и Егор Петрович с виду самые обыкновенные люди.

Саша — хлопец среднего роста, узкоплечий, худощавый. На нем пропотевшая, покрытая пылью флотская тельняшка, длинные брюки заправлены в сапоги. Все в Саше самое заурядное: нос, рот, глаза, уши. Только непокорный русый чуб стоит торчком. Это и отличает его от других хлопцев. Но в Юлькином представлении Саша наделен какой-то былинной богатырской силой. Он работает здесь же рядом, на соседнем массиве, машинистом широкозахватной жатки.

Юлька знает каждый Сашин жест, каждое движение.

Вот он садится на жатку. Поднял руку, что означает «внимание».

Подает команду трактористу:

— Василь, трогай!

Василь ведет трактор на повышенной скорости.

Мотор ревет. Колосья кланяются Саше, но их настигают острые стригущие ножи и режут чуть ли не под корень.

Здесь-то и начинает проявляться непостижимая для Юльки сила Саши.

Он опять подымает руку и кричит трактористу:

— Василь! Прибавь газку!

Василь разводит руки: дескать, иду на предельной скорости! Трактор — не «волга», не «москвич»!

Степь меняет свой вид у Юльки на глазах. Подавно здесь было пшеничное море, в нем можно было утонуть с головой. Теперь пролегли тугие скошенные палки, а промеж них, по всему полю, как брови Акимыча, осталась торчать колючая стерня.

Юлька, чтобы не выскочило сердце, прижала обе руки к груди:

«Почему бабушка — стряпуха, а не мастер раздельной уборки? — думала она. — Вдвоем они бы навалили столько валков, что об этом заговорили бы все газеты. А может быть, — Юлька боится произнести вслух. — Может быть, им с бабушкой на двоих дали бы одну звездочку!»

Агрегат Смышленного был уже далеко, а Юлька не могла отвести от него мечтательного взгляда.

Взошло солнце. Оно осветило вершину бугра и макушки деревьев. В гнездах завозились молодые грачи, закричали: «Жар-р-ко!.. Жар-р-ко!» Потом стаей полетели к плотине.

И в эту минуту бабушка позвала Юльку.

Под раскидистой шелковицей стоят длинные деревянные столы и скамьи. Сюда приходят механизаторы обедать и ужинать. Здесь же, в короткие перерывы, они режутся в шашки и домино.

Столы прочные, на толстых ножках, да и то прогибаются, когда со всего плеча забивают «козла».

В стороне, напоминая затонувшую барку, притулилась выбеленная мелом кухонька. Из крыши торчит труба. Она смотрит в небо и дымит.

В кухоньке тесно, но чисто. На плите — два ведерных чугуна. В одном — ключом бурлит вода, в другом — допревает пшенная каша.

Бабушка то и дело дает внучке поручения:

— Подсолнушек, сбегай в кладовку.

— Принеси лук и масло.

— Слазь в погребицу.

— Подложи в плиту кизяков.

Юлька мчится в кладовую, лезет в погреб, подкладывает в печь кизяки. Когда подошло время обеда, она так утомилась, что отказалась от еды.

Обед бабушка раздавала сама, а Юлька прикорнула в углу, возле печки. Она видела, как бабушка расставляла посуду, резала хлеб, вытирала ручником деревянные ложки. Седые волосы бабушка повязала белой косынкой, а концы затянула узлом.

Бабушка не кричала, не суетилась, как другие стряпухи, и все, что она делала, у нее получалось хорошо.

Голова у Юльки стала тяжелой, ресницы слипались, словно их смазали густым степным медом. Она слышала, как бабушка выходила из кухни, с кем-то разговаривала и опять возвращалась.

Потом приходил обедать Акимыч. Бабушка налила ему борща, дала ложку и ломоть душистого хлеба.

Акимыч пообедал, стал благодарить бабушку:

— Спасибо, Егоровна, за хлеб-соль. Тебе бы только в ресторанах готовить.

Бабушка кланялась, указывала на Юльку:

— Да разве я одна стряпала? Она — главный помощник.

— Вон как! — сказал Акимыч. — От имени бригады выношу ей благодарность! А после уборки дадим ей Золотую звезду Героя!

Насчет звезды Акимыч, конечно, пошутил. Но Юльке было очень приятно, что ее хвалили бригадир и бабушка.

Юлька просыпалась до петушиной побудки.

Над балкой стоял туман. Из него проступали огромные расплывчатые тени. Издали они походили на горбатых неуклюжих животных. С шумом и стрекотом двигались прямо на Юльку.

Вот они подошли близко и стали отчетливо видны. Это были самоходные комбайны. На боку у одного был вытянут железный хобот, который заканчивался полотняным чехлом. От ветра чехол шевелился, и, казалось, комбайн махал рукой.

Он был освещен электрическими лампочками, на его площадке стояли люди. В одном Юлька узнала комбайнера Егора Петровича, в другом — его племянника — штурвального Володю.

Лицо у Егора Петровича было затенено козырьком кепки: виднелся подбородок и зажатая в зубах потухшая вишневая трубка. Трубку он вынимал изо рта, когда спал, обедал и разговаривал. Остальное время она торчала во рту.

И сейчас Егор Петрович вынул трубку, что-то крикнул на ухо племяннику. Володя выключил мотор.

Низкорослый, широкоплечий, почти квадратный, Егор Петрович проворно сошел на землю:

— Завтрак готов? — спросил он у Юльки.

— Готов!