Подстава

Стою, стараюсь не улыбаться. Не улыбаться, я сказала.

Через минуту появился офицер, попросил следовать за собой.

На пятом уровне меня ждала одиночная каюта, в ней, на столике, лежал мой заботливо сложенный так и не отданный в прошлый визит бронежилет, а так же обе камеры, то есть брошь и пуговка.

Когда дверь за моим провожатым закрылась, я приложила титанические усилия, к сохранению стабильного эмоционального состояния, в итоге истерически хохотала, закрыв лицо подушкой. Несмотря на насущную необходимость плакать не выходило никоим образом. Пожалуй, и сам навык был давно растерян – в десанте не рыдают, в десанте вытирают слезы-сопли и молча идут в бой. Или не молча, от боя зависит.

Так что плакать я не умела.

В детстве родители, произведя меня на свет крайне незапланированно, не особо интересовались мной, всучив бабушке. А когда та умерла, мне было всего шесть и родители не придумали ничего лучше, чем отдать меня в военную школу. В восемь я прошла отбор и была переведена в спецшколу десанта. Не знаю, чем думали мои родители, когда подписывали необходимые бумаги. О чем-то, наверное, думали, но мне этого сообщить не потрудились. А жаль, возможно тогда моя жизнь сложилась бы по другому, а так… я все время стремилась понравится этим почти неведомым людям, которые так легко от меня отказались… Помнится, я старалась быть первой во всем, всегда хотела, чтобы мной гордились, глупо надеялась, что получив очередную грамоту или награду, родители приедут ко мне…

Никто не приехал.

После первой боевой операции, в мои пятнадцать, на день рождения я получила вместо подарка темный конверт – мои родители погибли в аварии. Управление флайтом в нетрезвом виде… так банально. Так нелепо. Так больно. Но слез не было. В десанте не плачут. Орут, рвутся в бой, выплескивают агрессию в схватке, напрягают мозги перед боем, изучая тактику противника, но не плачут. Мы не умеем. Тогда в пятнадцать я смотрела в зеркало и видела перед собой нечто бесполое, со стальными мышцами, бритым под ноль черепом, маскировочной раскраской на лице и полным отсутствием слез. Мне не было себя жаль, я чувствовала только злость и ярость. В следующей боевой операции я снова была первой, просто так, потому что привыкла быть первой. Всего лишь привычка…

Ну, собственно, и отпуска у меня никогда не было.

Говоря откровенно – даже выспаться толком никогда не получалось. И тут такой подарок судьбы, даже не верится.

Но проваливаясь в сон, я поняла, что это было за предчувствие, не давшее мне заснуть ночью. И порадовалась тому, что доверилась чутью внутреннему и все дела закрыла, и в квартире прибралась, а главное – успела отдать приказ парням копать под Регу, потому что нутром чую – он тут каким-то боком замешан. И вроде нет никаких доказательств, и в целом свидетельств, но я привыкла доверять себе. И парням. А так на душе теперь было спокойно, удивительно спокойно, словно это не я попала конкретно, а архонт этот.

***

Ночь я безмятежно проспала. Утром, поглядывая на наручные часы, которые оставила на столике, поняла, что уже полдень. Встала, съела оставленный для меня завтрак, его в семь утра притащили, и, чисто метафорически выражаясь, плюнув на все, снова завалилась спать.

В обед принесли обед, забрали поднос с остатками завтрака.

Из-под одеяла сонно посмотрела на тайремца явно не из офицерского состава, этот был худым и слишком юным, повернулась на другой бок и снова заснула. Все-таки отпуск шикарная штука, давно надо было попробовать.

Вечером принесли ужин, и почему-то не забрали поднос с нетронутым обедом. Мысленно махнув рукой на странности тайремцев, продолжила спать.

Как оказалось – зря.

– Элизабет, – раздался надо мной голос, и чья-то рука легла на плечо, – послушайте, я вовсе не вижу проблемы в том, что вы здесь поживете немного. Следовательно, ваши переживания и попытки устроить голодный протест, совершенно бессмысленны.

Да, что б тебя, архонт склеротичный, я тебя слышу. И это не голодный протест – я просто столько не ем. И вообще, пожрать я могу в любой момент, а вот сон удовольствие изысканное, и по большей части мне недоступное. Дайте поспать, короче!

– Элизабет, вы меня слышите?

Интересно, а что будет, если я скажу «нет»?

– Элизабет?!

Склеротик доставучий, достал уже.

– Я вас слышу, – ответила дрожащим писклявым голосом.

– Я рад, – произнес архонт Дагрей. – Вы будете есть?

– Ддда, – вновь едва слышно ответила.

Но вообще я предпочла бы поспать.

– Подниметесь?

Я и попрыгать могу, но желательно без свидетелей.

– Когда вы выйдете… – высказала, стараясь скрыть недовольство дрожащим от «страха» голосом.

Пауза, затем с явным облегчением:

– Конечно, я не буду вас смущать. Поешьте. Если пожелаете, можете спуститься к нам кают-компанию. Слово адмирала – вас никто не тронет.

О, я бы посмотрела на того, кто попытался бы меня тронуть. Но лежу, не высовываюсь. Снова кивнула, прикрывшись одеялом.

– Вот и хорошо, – архонт потрепал меня по плечу, поднялся и вышел.