Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Валентина Ивановна садится на кровати, накидывает на плечи окровавленное полотенце. «До утра! Ну как вот они себе это представляют? Как я так буду ходить?»

— Валентина Ивановна, мне пора ехать в аэропорт.

— Уже уезжаешь?

— Угу.

— Жаль. Напиши непременно о том, как хорошо здесь кормят. Я ни в одной больнице не ела, а здесь все съедаю. И про чистоту. И про отзывчивых врачей. Приезжай потом в гости. Я живу одна в двухкомнатной квартире.

И дай мне свой номер телефона.

Она склоняется над столом, струйка крови стекает по груди. Ровным, учительским почерком записывает мой номер на первой странице молитвослова.

Обнимаю ее за плечи, поправляю взъерошенную челку. Только бы не зареветь, только бы не при ней.

«Ну с богом! Здоровья тебе. И приезжай — вдруг я поправлюсь?»

На улице я останавливаюсь возле цветов, окученных Ниной Ивановной. Красные, розовые, с желтыми прожилками — они расплываются перед глазами. Ни черта не получается им радоваться, но я научусь. Непременно.

Фонд «Нужна помощь» собирает средства на оплату ремонтных работ в здании хосписа, закупку дополнительного оборудования и питания для тяжелобольных пациентов. Вы можете помочь героям этого материала и другим тяжелобольным людям прожить достойно последние дни, оформив регулярное или разовое пожертвование.

ХОСПИС — ЭТО ПРО ЖИЗНЬ

Материал «Гостевые люди» дался мне тяжелее многих. Я хорошо помню, как работала над ним. Это один из немногих моих фандрайзингов, написанных в репортажном жанре. Полноценный материал с довольно успешным сбором. Так что правило «фандрайзинг должен быть коротким» работает не всегда. Большой материал тоже может удерживать внимание. В этом тексте много человеческих историй, судеб, пронзительных диалогов.

Не избитый дневниковый формат.

Я не планировала писать такой большой ФР.

Но первый же день в хосписе так выбил меня из колеи, что, добравшись вечером до гостиницы, я поняла, что завтра вернуться туда не смогу. Вот просто не смогу смотреть на этих людей, дотрагиваться до них. Я не знала, где взять силы на то, чтобы держать лицо и не рыдать прямо там, в палатах.

Чтобы успокоиться, я открыла ноутбук и записала все, что мне запомнилось в этот день. Выплеснула. Полегчало. На следующий день поехала в хоспис снова.

Постепенно я привыкала к обстановке и людям. Через два дня пропала брезгливость — я уже спокойно вытирала слюни и обрабатывала гнойные раны. Я почувствовала, что от людей, с которыми я здесь общаюсь, исходят не только боль и неизбежность умирания, как мне показалось сначала, а много тепла, дружелюбия и воли к жизни. Позже главврач самарского хосписа Ольга Осетрова скажет мне, что хоспис — это про жизнь. И я пойму, потому что сама это почувствовала раньше.

НЕВОЗМОЖНО ЗАБЫТЬ

Каждый вечер, возвращаясь из хосписа в гостиницу, я записывала все, что произошло за день. Решила, что из этого «дневника» потом соберу материал. Это и спасение (выплеснул — легче), и хороший формат для истории с множеством героев.

Несмотря на то что мне полегчало, через три дня я обнаружила себя в слезах в кабинете психолога. Психолог в хосписе общается не только с пациентами, но и с сотрудниками. Я говорила ей, что не знаю, как разговаривать с людьми, которые думают, что они поправятся. «Когда умирающая женщина спрашивает меня: “Женечка, я ведь скоро поправлюсь?”, что мне ей говорить?» «Говорить обтекаемо, — объяснила психолог. — Так, чтобы не давать человеку ложных надежд. Например, что врачи делают все, чтобы было не больно и хорошо. В хосписе пациентам говорят прямо: они здесь, чтобы жить достойно, без боли. Чтобы набраться сил. Здесь не лечат, а обеспечивают уход до конца жизни. А когда наступит конец — кто знает?»

После беседы меня немного отпустило, и последние дни моего волонтерства прошли почти легко. Вот только прощание с Валентиной Ивановной вышло тяжким. Я не пишу об этом в тексте, но, выйдя из ее палаты, я прислонилась к стенке и плакала навзрыд. А потом в аэропорту ревела в колени своего молодого человека. Трудно принять такой несправедливый исход. И практически невозможно написать материал и сразу забыть.

Я НЕ ХОЧУ ЗНАТЬ

Задача журналиста — рассказывать истории. Не подходить к героям слишком близко, не поддерживать связь. Не принимать чужое горе прямо в сердце, потому что одного сердца на всех не хватит. Просто делаешь свою работу, радуешься, если репортаж что-то изменил к лучшему. Так должно быть, но с фандрайзингами получается что-то не очень. Особенно трудно работать с неизлечимо больными героями. Все мои самые сложные ФР — про хоспис.

Когда разговариваешь с героем в хосписе, глупо думать, что он поправится. Но я всегда надеюсь на лучшее, даже если понимаю, что лучшее не настанет. Получить сообщение об уходе человека, с которым ты еще недавно разговаривал, — вопрос времени. Иногда это месяц, иногда полгода, иногда больше. Но про некоторых героев понимаешь: новость о его смерти сделает тебе невыносимо больно. И ты пытаешься спрятаться и ни за что не узнавать.