Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Я до сих пор не знаю, умерла ли Валентина Ивановна из 209-й палаты. Не хочу знать. И до сих пор, вспоминая о ней, чувствую тягучую грусть.

Я любила к ней приходить, она такая непосредственная, классная. Много шутила, хохотала голосом из какой-то страшной сказки, рассказывала о своей жизни, об учениках, прыжках с парашютом, о большой квартире, где после смерти мужа осталась одна. Меня очень тронуло, что Валентина Ивановна ждала моих визитов, мыла для меня яблоки, я ведь знала, как непросто ей давался каждый шаг. Любовь у нас взаимная, я не представляла, как оттуда уеду.

За три часа до самолета, пододвигая ко мне очередное зеленое яблоко, Валентина Ивановна записывает мой номер телефона и приглашает в гости: «Вдруг я поправлюсь?» Тоже записываю ее номер в блокнот и очень стараюсь не зареветь прямо тут, над тарелкой с фруктами.

Через неделю собираюсь ей позвонить, а блокнота с телефоном нет, оставила где-то. Проходит месяц, три, полгода. Я часто вспоминаю Валентину Ивановну, а однажды она мне снится. Я ведь могу найти ее номер через хоспис и позвонить: она точно обрадуется. Но следом мысль: «А если она уже умерла?» Рак умеет сжирать человека быстро: сегодня ты хохочешь и режешь яблоко, а завтра тебя уже нет. Представляю этот звонок в хоспис:

— Здравствуйте, это Евгения Волункова, я у вас работала, писала материал... Мне бы хотелось узнать, как дела у Валентины Ивановны, можно ли узнать ее номер телефона?

— К сожалению, Валентина Ивановна умерла два месяца назад. Она вспоминала вас иногда, говорила, что хорошая была девочка, жаль, больше не приезжала.

Кладу трубку и задыхаюсь от слез. И корю себя за то, что не позвонила раньше.

Нет-нет, спасибо, я не хочу этого звонка, не хочу ничего знать, не хочу чувствовать эту вину, эту боль. Не хочу! И не звоню в хоспис. Когда понимаешь, что человека уже нет, но не видел подтверждения, так легче. Глупо, но легче.

После этого опыта я долго не могла ездить в хоспис и общаться с неизлечимо больными людьми. А потом как-то вырулила, и эти кейсы стали одними из любимых.

Путешествие пятнадцатое. Оля все еще дышит

Место: Москва

Время: ноябрь 2019 года

Сюжет: Елена и ее дочь Оля жили в маленьком алтайском городе Змеиногорск, похожем на деревню. Старый дом. Небольшой огород. Кошки. Обычная жизнь. Они думали, так будет всегда, но потом им пришлось запереть дом и отправиться в Москву, потому что Оля перестала дышать.

Старая «однушка» в Измайлове. Тусклый свет, старый ремонт, старая мебель. На полу провода. В коридоре гудит аппарат ИВЛ, звуки громкие, жуткие, от них не спастись даже за закрытой дверью.

Мне подает руку женщина с уставшим заплаканным лицом — это Елена. А в глубине комнаты глазами здоровается худенькая девушка с кислородной маской на лице — Оля.

«ЗАБЕРИТЕ ДОЧЬ, ОНА КАШЛЯЕТ»

«В годик у Оли начала выпадать прямая кишка.

На горшок сядет и прямо бордовая, как свекла... — Елена пытается перекричать аппарат ИВЛ. — Врачи сказали: слабые мышцы, надо укреплять. Не садите на горшок, садите на газетку, купите велосипед. Мы все это сделали, и к двум годам прошло. Но она все время болела, ОРВИ, ОРЗ. Я прогулки сократила до минимума, кутала во все что можно, не помогало. Потом была пневмония. Кишечные расстройства. Потом, уже в школе, она начала худеть. Переживала из-за этого, плакала».

Алтайские медики не сразу разобрались, что у Оли муковисцидоз (генетическое заболевание, поражающее слизистые оболочки и внутренние органы, в первую очередь легкие, которые со временем перестают справляться со своей основной задачей — дышать). На лекарства для Оли мама тратила почти все семейные деньги. Это бесило мужа, который регулярно пил. Его все раздражало: «кислая Олина рожа», ее кашель, необходимость отдавать деньги на лечение. Однажды он сказал Елене, что больше не может так жить. Уехал рано утром, пока все спали, и никогда не вернулся. С Олей и ее муковисцидозом Елена осталась один на один. И не очень понятно, как не сошла с ума.

Пока были силы, Оля училась. Муковисцидоз постепенно отнимает силы и возможность дышать.

С каждым годом Оля становилась худее и слабее, часто кашляла, в школе ее травили. Учителя то и дело звонили Елене и говорили: «Заберите дочь, она кашляет и мешает вести урок!» Денег постоянно не было — мизерная зарплата уходила на лекарства. Народ на улице шушукался прямо Елене в лицо. А когда она вывозила дочь на коляске на улицу, подходили и без стеснения разглядывали, как зверька в зоопарке.

Однажды Елена собрала в стопку чистые носки, чтобы убрать в шкаф. Подошла к холодильнику, открыла дверцу — а в холодильнике продукты, банки — места нет. Разозлилась так, что затряслись руки. И только потом осознала, что с горой носков стоит не перед шкафом. «Я уже тогда так уставала от горя, что забывала иногда, где я и что делаю. И сейчас иногда заговариваюсь, забываю элементарные вещи. Боюсь лишний раз сказать что-то, чтобы меня за дуру не приняли тут, в Москве».

«СЕЛЕДКА!»

Говорить через маску Оле тяжело. Она выдыхает слова о своей жизни, запинаясь на полуфразе.