Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Оля умерла через полгода. Ночью, как и боялась Елена. Должна была выкарабкаться, набрать вес, носить красивые платья, учиться, влюбиться, завести собаку, но умерла. Мне нужно было позвонить Елене, чтобы позже написать пост для соцсетей «Таких дел» и сообщить всем, кто переживал за Олю и ее маму, что девочки не стало. И я ходила из угла в угол, не понимая, как начать этот разговор. Что сказать человеку, который не помнит себя от горя? «Соболезную, Елена. Как это случилось?» «Представляю (представляю ли?), как вам тяжело. Получится ли у вас найти силы, чтобы рассказать?»

Когда-то студенты журфака меня спрашивали, как говорить с теми, кто переживает горе, смертельную болезнь, утрату. Я в ответ бормотала что-то не очень внятное, потому что до сих пор не знаю как. Да, мне часто приходится говорить с теми, кому прямо сейчас невыносимо плохо. Но каждый раз все происходит спонтанно, и я никогда не знаю заранее, как именно будет. Могу только сказать, что важно быть честным. Не переигрывать в сочувствии, не произносить банальности типа «все будет хорошо», если вы оба знаете, что не будет. А иногда говорить вообще не нужно, просто сидишь и молчишь, а человек рассказывает и плачет.

Так и случилось в тот раз с Еленой. От каждого нового гудка, который вот-вот должен был соединить меня с Еленой, я внутри падала в обморок. Она говорила, что живет только ради дочери. Она будет плакать, что я ей скажу?

— Алло (тихий, как шелест травы, голос).

— Елена, здравствуйте! Это Евгения из «Таких дел», я писала статью про Олю...

— Да, Женя, да.

Пауза. А потом плач, похожий на вой. Мне не пришлось ничего говорить.

Заключение. Свет горит в нас СОМНЕНИЯ

Думаю, многие журналисты (да и все, чья профессиональная деятельность связана с помощью людям) периодически сомневаются в себе и смысле своей работы. Как по мне, в социальной журналистике это неизбежно. Выше я рассказывала, как после выхода репортажа «Шесть янтарных бусин» я засомневалась в том, чем занималась. Но тогда все закончилось хорошо, и я воспряла духом.

А бывает так, что материал вызывает шумиху, и кажется, что вот сейчас всем хорошим воздастся, а плохих накажут, но в результате толку — никакого. Так у меня было с репортажем «Мы отберем у тебя ребенка», одним из моих первых серьезных, проблемных текстов для «Таких дел».

Эта история о том, как в самарском приюте умер годовалый мальчик. Руководство приюта старалось замять трагедию и сделать все, чтобы о ней не узнали СМИ. До такой степени, что, фактически, закрыло мать ребенка, несовершеннолетнюю Лолиту, в стенах приюта.

Публикация этой истории поставила на уши всех самарских чиновников социального сектора. Лолиту, ее наставника-волонтера Ольгу, воспитателей и руководителей приюта вызывали на допросы в Следственный комитет. Самарское телевидение выпустило серию передач о приюте «Мать и дитя» — о том, какой он хороший и как тщательно медики следят за здоровьем подопечных. При этом журналистов альтернативных печатных изданий и телеканалов, желающих написать и снять передачу о случившемся, в «Мать и дитя» не пускали и комментариев им не давали.

На моих спикеров давили, и на допросе некоторые отказывались от части своих слов. Допрашивали и меня по заявлению о клевете.

Все происходящее меня шокировало. Прежде мои тексты не создавали подобной шумихи, я очень переживала за своих героев. Но сильнее всего меня ранило то, что справедливость так и не восторжествовала.

Результаты вскрытия показали, что сын Лолиты умер от менингита. В возбуждении уголовного дела по факту смерти ребенка было отказано.

Я много работала над этой историей, и у меня почти не оставалось сомнений в том, что ребенок умер из-за халатности персонала. И потом, когда я наблюдала, как прессуют моих героев, как преподносят эту историю заказные передачи по телевизору, меня подташнивало.

И тем тяжелее было осознавать свое бессилие перед огромным чиновничьим аппаратом.

Я переживала эту историю очень долго. Думала: что толку писать, если не можешь повлиять? Если зло остается безнаказанным, а справедливость с треском проваливается? Думаю, этими вопросами задаются многие начинающие журналисты. И не только журналисты — все мы. Но со временем я поняла, что даже если кажется, что ничего не выходит, на самом деле получается многое. Например, позже мне рассказывали, что персонал этого приюта после скандала и проверок стал внимательнее относиться к здоровью своих подопечных. Это немало. Не говоря уже о том, что любой проблемный материал вскрывает недочеты в системе и привлекает к ним внимание.

Но как не сойти с ума, бесконечно соприкасаясь с болью, равнодушием и несправедливостью?

ВЫГОРАНИЕ