Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Первые полгода Людмила выла. Из дома выходила только на кладбище. Николай похоронен в Шуерецком рядом с матерью и отцом Людмилы, несмотря на то что вся его родня лежит на Жужмуе. Среди старинных поморских крестов могила родных Людмилы выделяется: слишком много цветов. «Пускай они все там, — говорит Людмила про остров, — а Коля — мой. Я чувствую, что он рядом. Мой красивый, добрый человечище. Без него никакие дела не могу делать. Вот, ходила недавно в яму (погреб, в котором хранится картошка), там темно и глубоко, я одна без Коли никогда туда не лазала. На лестницу ногу поставила и говорю: “Коленька, помоги”. И спустилась нормально, даже лестница не шаталась, он ее будто держал. А другой раз не попросила помощи и чуть не убилась». В этот момент с полки падает фотография мужа. «Чего ты, человече мой дорогой, волнуешься?» — поднимает фото Людмила, проводит рукой по лицу Николая и ставит на место.

После смерти мужа Людмила ни разу не была на Жужмуе. Прошлым летом еще не помнила себя от горя, а в этом году выйти в море не дает погода. Впрочем, одной ей и не выйти — самоубийство. «Поначалу я даже плакала, когда думала о маяке. И сейчас переживаю: живой ли?

Обычно знакомые придут с моря и скажут: “Люд, горит твой огонек”. А в этом году никто ничего не говорил. Может, и погас уже совсем».

ИЗОЛЯЦИЯ

Селу Шуерецкое 520 лет. В конце XIX века здесь жили 1500 человек — дома стоят на двух берегах реки Шуи, впадающей в Белое море. Местное население — поморы, вся их жизнь тесно связана с морем. Много лет сердцем села был рыболовецкий колхоз «Путь Ленина», созданный в 1929 году. На архивных фотографиях в местном музее только женщины, потому что мужики всегда были в море.

Как и почти все российские села, когда-то обжитое и густонаселенное Шуерецкое потихоньку умирает. Многие дома пустуют, фельдшерского пункта нет, совхозов-колхозов нет, власти нет (администрация находится в селе Сосновец в 60 километрах). Два года назад закрыли школу, почта открывается два раза в неделю на несколько часов, на все село — один магазин с продуктами первой необходимости и бешеными ценами. Нет даже церкви — в конце сороковых, по словам местных жителей, ее сожгла молния. Одна жительница глядела в тот момент в окно и помнит подробности: «Ударил светящийся шар, церковь осветилась розовым и выгорела до основания». На месте церкви построили клуб, который до наших дней не дотянул. Здание частично разрушено, и, чтобы попасть внутрь, надо залезать в окно.

Сегодня постоянных жителей в Шуерецком — человек сто. А зимовать остается не больше пятидесяти. Автодороги в село нет, добраться и выбраться можно только электричкой. Раньше поезда останавливались тут каждый день, в любой момент жители могли отправиться в соседние города Беломорск и Кемь за продуктами и медпомощью. Сейчас электричка тормозит три раза в неделю: не спланировал вылазку в город заранее — не уехал. Внезапно заболел — умер. Поэтому из Шуерецкого уехали все, кто смог, поэтому в селе нет мобильной связи, не строятся новые дома и даже нет дров — ничего не построить, не наладить, не привезти. Людмила Рынцина, например, топит дом домом — потихоньку разбирает старую родовую избу.

Изоляция вынудила оставшихся рассчитывать только на себя. Люди ничего не ждут, хотят лишь тихой старости и безболезненной смерти. И если с первым проблем не возникает, то со вторым сложнее.

ПЛОХАЯ НОГА

Практически все жители Шуерецкого — пенсионеры. Детей здесь можно увидеть только летом — приезжают к бабушкам. Возле закрытой библиотеки пятеро пацанов усердно вскапывают землю. «Строим футбольное поле, — опираясь на черенок лопаты, говорит старший. — Вскопаем, сапогами утопчем, будем играть. Надо как-то себя веселить, интернета-то нет».

Возле переправы через Шую меня за локоть хватает бабушка: «Милая, переведи бабку. У меня голова кружится на мосту, страшно». Беру ее под руку, перевожу. Женщина благодарит и достает кошелек: «Возьми, милая, за работу». «За какую, — говорю, — работу, вы что?» Она настаивает, и мне приходится быстро уходить. Позже от местных узнаю, что так в селе с некоторых пор выглядит взаимовыручка: люди редко помогают друг другу бесплатно.

«Бедные пенсионеры! — возмущается восьмидесятилетняя Таисия Гавриловна. — Сейчас дрова поколоть надо — плати алкашу. Воды принести — река вон она, а ноги не идут. Тоже платишь. Раньше десять рублей ведро стоило, а сейчас кто-то и по сто берет. Есть тут молодая пара, они нам насосом воду качают. Просто по дружбе. А я им парник могу открыть, если попросят. Но такая взаимовыручка — редкость».

Дома у Таисии Гавриловны в выскобленных полах можно увидеть собственное отражение. Диван и кровать заправлены красивыми накидками, дрова сложены возле печки аккуратной стопкой. Чистота и сохранившийся старинный уклад — отличительная черта поморского села. Почти у всех русские печи, лавки, воронцы (открытые полки для посуды). В некоторых домах висят старинные иконы — традиционно переходили по наследству вместе с домом.