Подтексты. 15 путешествий по российской глубинке в поисках просвета

Во время интервью с Ниной Волокитиной, матерью Елены, я честно говорю ей, что еще одну такую ночь пережить нам не хочется. Без алкоголя Лене плохо, она агрессивна. Несколько раз она просит у меня деньги на водку и, когда отказываю, прямым текстом посылает меня на хуй. Как оставаться при этом в ее доме?

Елена не живет с матерью, потому что ее не пускает отчим Сергей. Нина Волокитина не пьет, а Сергей — алкоголик в завязке. Пьющая Лена его раздражает. Нина Ивановна все понимает и приглашает нас к себе. В маленькой теплой комнатке с коврами на стенах мы впервые немножко выдыхаем. После целого дня работы (интервью с бывшей главой Букачачи, с семьей Севостьяновых) мы возвращаемся в дом Елены Волокитиной, чтобы забрать вещи. В Букачаче темно, мы сворачиваем не на ту тропинку и слышим вдалеке Ленин мат: «Куда вы пошли, на хуй? Поперлись, блядь, по темноте! Стойте!» Лена догоняет и всю дорогу ворчит, что нас здесь убьют, если мы будем вот так ходить «хуй знает где». Нина Ивановна живет рядом, мы заходим на чай, с нами заходит и Елена. Она толком не реагирует на сына Олежку — водки нет, ей плохо, она заваливается в кровать. Отлежавшись, начинает просить выпивку у матери. Они громко ссорятся, а потом по черной улице (звезды еще не светят, фонарей нет нигде) мы с фонариками друг за другом топаем до дома Сорокиных, чтобы забрать вещи и вернуться.

Елена уходит вперед и вдруг исчезает за чьим-то забором. Появляется уже позади — свет фонарика обнаруживает ее на корточках возле другого забора.

— Ну че светишь-то, блядь? Можно мне поссать-то, на хуй!

— Знаю я тебя, — кричит ей мать. — Закопала уже там что-то, сука!

Позже, уже на кухне у Волокитиной, мы понимаем, что «закопала» Елена водку.

Следующим утром я не могу разлепить глаза: первый, пусть не самый крепкий, сон за три дня хочется продлить еще. Вадик с Сергеем склонились на кухне над мобильным телефоном Волокитина — пытаются завести ему почту, для этого нужно создать аккаунт в «Гугле». Телефон не ловит практически ничего, только иногда по углам появляются зачатки связи, а еще сигнал усиливается ночью. Час возни ни к чему не приводит, к тому же Сергей совсем не понимает, как работает интернет и на что похож почтовый ящик. Тщетные попытки достучатся до «Гугла» удручают меня не меньше, чем Сергея: у жителей Букачачи совсем нет доступа к альтернативной телевидению информации. Нет возможности скачать книги, читать медиа, узнавать о том, что происходит в стране и мире. И при этом совсем нет досуга. Примерно понятно, откуда водка, преступность, постоянная матершина и тотальное незнание законов и своих прав.

В Букачаче удручает все. Черный снег, черные ладошки людей, черные козы, копающиеся в мусорных кучах прямо посреди села, заброшенные дома. Здесь, на месте, хорошо понимаешь, почему случилось то, что случилось. Здесь как будто не могло быть иначе.

Николая Севостьянова очень жалко. Хороший, безобидный человек, который так и не смог утопить в водке несправедливое обвинение сына. Чем больше он пьет, тем сильнее проступает обида и злость — на несправедливость, на полицию, на власть, на всех тех, кто подставил и уничтожил его ребенка. Просто так, потому что он с семьей — никто, простые люди, которых не жалко.

Разговаривая с Севостьяновым и его родными, я уже понимаю, что верю им. Что я на их стороне. И даже без водки разделяю их гнев: так быть не должно. Не важно, кто эти люди, не важно, как они разговаривают, сколько пьют и какой асоциальный образ жизни ведут. Они — люди. Разве закон не для людей, разве все не должны быть перед ним равны?

В том, что Севостьяновы не врут, меня убеждает то, как они говорят о случившемся. И дело даже не в эмоциях, которые трудно имитировать, а в фактах, которые они не перевирают даже по пьяной лавочке. Спустя несколько лет и Севостьяновы, и Волокитины, и мать Подойницына рассказывают то же самое, что рассказывали на суде. Почти не путаются и очень хорошо все помнят. Если бы они врали, точно бы забыли.

За несколько дней я нон-стопом поговорила со всеми, кто мог помочь составить картину произошедшего. Сложнее всего, конечно, было с родственниками — разговоры с пьяными людьми в состоянии тотального недосыпа (а позже, дома, расшифровка, попытки разобрать их речь и связать в цельную историю) — новый интересный опыт. По-настоящему страшно мне было трижды. Первый раз тогда, ночью с Еленой, второй раз, когда нас с Вадиком подрезали пьяные пацаны, и третий раз, когда нас хотел убивать муж потерпевшей. Он полетел на нас с кулаками, и я натурально приготовилась драться, сжав в кармане куботан[26], который всегда ношу с собой. Но драки, спасибо Елене, не получилось. Как только мы с Вадиком выехали из Букачачи, я испытала облегчение. А когда добрались до Читы и заселились в гостиницу, где я смогла, наконец, выспаться, — неподдельное счастье.

Для полноты картины было важно поговорить с обоими судьями. Мне повезло — оба согласились на интервью.