Подвалы кантовской метафизики

Начнем с того, что Кант действительно полагает, что наши рассудочные понятия не могут быть условиями вещей самих по себе, или вещей, существующих независимо от субъективных форм чувственности. В противном случае наш рассудок, производя своими представлениями предметы со стороны их существования, ничем бы не отличался от созерцающего божественного рассудка (см. В 138-139, 145). Эта установка характеризует кантовскую позицию уже в 1770 году (2: 291; ср. А 250). Наиболее же четкие формулировки мы встречаем даже не в "Критике", а в "Размышлениях" конца 80-х: "Бог познает все вещи a priori, следовательно, его рассудок есть чистый рассудок. В нем должны содержаться субъективные условия возможности вещей (но не их явлений, ибо его познание не чувственно), следовательно, субъективные условия возможности вещей в себе ... Трудно понять, каким образом мог бы существовать интуитивный рассудок, отличный от божественного. Ведь как первооснова (и архетип) он познает в себе возможность всех вещей; но конечные существа не могут познавать другие вещи из самих себя, ибо они не виновницы последних - разве что чистые явления, которые они могли бы познавать a priori. Поэтому вещи сами по себе мы можем познать только в боге" (XVIII: 431, 433; RR 6041, 6048).

Идем дальше. Подводя в первом издании "Критики" итоги трансцендентальной дедукции в параграфе "Краткий вывод о правильности и единственной возможности этой дедукции чистых рассудочных понятий", Кант так начинает сокращенное изложение идей дедукции: "Если бы предметы, с которыми имеет дело наше познание, были вещами в себе, то мы не могли бы a priori иметь о них никаких понятий" (А 128), т.е. не могли бы a priori познать эти предметы. Кант поясняет, что если бы мы получали понятия от самих этих предметов, то такие понятия не были бы априорными. Если же мы попытались бы почерпнуть эти понятия из самих себя, то они не могли бы "определять характер предмета, отличного от наших представлений" - именно в силу того, что эти предметы предполагаются вещами в себе - и не было бы a priori уверенности, что эти понятия не пусты (А 129; ср. А 90 / В 122-123). Совершенно иначе обстоит дело, если наши предметы явления. В этом случае "не только возможно, но и необходимо проведя дедукцию, Кант уже может говорить о необходимости, чтобы эмпирическому познанию предметов предшествовали некоторые априорные понятия" (А 129). В конце параграфа Кант еще раз подчеркивает, что "чистые рассудочные понятия возможны a priori и даже по отношению к опыту необходимы только потому, что наше познание имеет дело лишь с явлениями", и что "на этом единственно возможном основании и была построена наша дедукция категорий" (А 130; сходная аргументация изложена в итоговой части подготовительного наброска дедукции начала 1780 года LBl B12 - XXIII: 20).

Итак, завершая дедукцию категорий, Кант напоминает, что она удается только по отношению к явлениям, вещи же сами по себе не могут быть познаны a priori. Это - предпосылка дедукции. Поэтому и само ее краткое изложение Кант начинает с ограничения явлениями предметной области этого доказательства. Естественно допустить, что сама дедукция разворачивается в такой же последовательности. В этом случае не остается ничего иного, как соотнести приведенные рассуждения Канта с параграфом "Переход к трансцендентальной дедукции категорий", так как именно здесь конкретизируется предметная область дедукции. Но тогда изложенные выше аргументы Канта о невозможности априорного познания вещей самих по себе - не что иное, как пояснение его мысли из параграфа о переходе к дедукции, согласно которой априорное представление "само по себе не создает своего предмета со стороны его бытия" (А 92 / В 125), что, собственно, и нужно было доказать.

Другой аргумент на ту же тему имеет "генетический" характер. Дело в том, что объективная дедукция была, судя по всему, одним из первых шагов Канта, предпринятых им после "пробуждения от догматического сна". Какие-то следы объективной дедукции видны уже в одном из черновых набросков 1771 года, который, кстати, до некоторой степени предвосхищает письмо к Герцу от 21 февраля 1772 года (см. XVIII: 564-565). Другой кантовский набросок практически полностью дублирует по структуре параграф "Переход к дедукции", с большим, однако, акцентом на ограничительную функцию этих рассуждений.