Третьим серьезным преимуществом Борнхольма перед остальными островами Датского королевства была колония морских разбойников. Они приносили борнхольмцам большую прибыль не только благодаря продажам награбленного добра, но и тем, что вырученные за него деньги корсары в основном оставляли в местных тавернах. Им покровительствовал сам наместник Киттинг — и каперам, находившимся под защитой датской короны, и прочим, которых никак нельзя было назвать друзьями Дании. С этого он имел хороший навар, превращая его в новые поместья и земли для собственного удовольствия.
Пиратские суда стояли в гаванях острова бок о бок с кораблями датского флота, их капитаны часто хаживали друг к другу в гости, нимало не смущаясь разницей в общественном положении. Это не было удивительно или предосудительно — многие командиры каперов вышли из обедневших дворянских семей.
Таверна «Хмельной викинг» считалась в Ренне одной из лучших. Ее содержал некий Харальд. Фамилии он не имел, только прозвище «Хромой» — от его левой ноги, укороченной по лодыжку рыцарским мечом: Харальд в молодые годы служил в армии пикинером.
Вести дела ему помогала то ли жена, то ли просто содержанка, которую звали Сигрид. Эьто была довольно-таки распутная бабенка лет тридцати с пышными формами и зычным голосом видавшего виды кондотьера — командира отряда ландскнехтов. На людях она вертела Харальдом, как хотела, а наедине ластилась к нему словно комнатная собачка — бывший пикинер мог и пришибить, если был не в настроении.
Но чаще всего Хромого Харальда видели веселым и улыбчивым. Может, потому, что он принимал самое деятельное участие в сбыте пиратских товаров и имел от этой деятельности гораздо большую прибыль, нежели с таверны. Но продать «Хмельного викинга» и избавиться от каждодневной головной боли — он такого и в мыслях не держал. Ведь лучшего места для заключения выгодных сделок с корсарами, чем его заведение в Ренне, на всем острове сыскать было трудно.
Карстен Роде сидел в таверне «Хмельной викинг», наслаждаясь покоем и добрым фряжским вином. Дела шли настолько успешно, что Голштинец уже не знал, куда девать деньги. Ну не закапывать же их в землю, в конце концов!
Только наивные глупцы полагают, что пираты прячут свои сокровища под землей, в пещерах или необитаемых островах. Спрятать легко, но потом попробуй их оттуда достать! И потом, деньги ведь могут понадобиться человеку в любой момент. Поэтому морские разбойники чаще всего давали их в рост купцам или другим торговым людям. Что касается Карстена Роде, то он предпочитал вкладывать свою долю в дело братьев Ганца и Пола Беренберга, голландцев по происхождению, проживающих в Гамбурге. Он знал братьев лично и не сомневался в их честности.
Но держать яйца в одной корзине нельзя. Это правило Голштинец выучил еще в Дитмаршене. Он усиленно искал новые, выгодные контакты с финансовыми воротилами Европы. Тем более, что теперь надзирать за ним было некому. В одной из баталий Стахей Иванов получил ранение, и Карстен Роде поспешил отправить его в Нарву, вручив тому на прощание целых два кошеля талеров. На эти деньги русский мог прожить две жизни. И потом, должен же кто-то замолвить за капера московитов доброе слово перед царем Иваном Васильевичем...
Напротив капитана умостился Гедрус Шелига. Как-то так получилось, что Карстен Роде приблизил к себе Литвина (правда, не настолько близко, как ушкуйников, братьев Офонасьевых). Скорее всего, потому, что Шелига разумел грамоте и знал несколько языков. Это помогало общаться с офицерами захваченных суден — иногда приходилось не только силой, но и увещеваниями развязывать языки, чтобы те указали, где хранится их корабельная казна.
Гедрус Шелига пребывал в душевном смятении. С одной стороны ему нравилась бесшабашная морская вольница. Он привык к постоянной качке, к соленым волнам, так и норовящим смахнуть зазевавшегося с палубы, к многочисленным схваткам, где нет места здравому рассудку, а действуют лишь первобытные инстинкты. И потом, плата, которую он получал за риск, была весьма приличной. Капитан не жадничал, хоть и присваивал себе львиную долю добычи, мотивируя тем, что нужно платить дань царю Московии, под чьим покровительством они находились.
А с другой стороны — он так и не выполнил задание Готхарда Кетлера. И не потому, что не мог. Просто у него рука не поднималась отправить Голштинца в Эреб. Он никак не мог выбросить из головы случай, когда капитан спас ему жизнь.
Временами Литвину хотелось плюнуть на свои переживания и, прицелившись Карстену Роде в спину, нажать на курок во время абордажной схватки — такого столпотворения, что в глазах рябит. И вряд ли кто-то потом будет в состоянии разобраться, чья пуля сразила капитана: своя или противника. Но что-то придерживало руку, какая-то неведомая сила, от чего Гедрус Шелига свирепел еще больше и дрался до изнеможения, чем заслужил уважение товарищей.