Подвеска пирата

— Вот и я об этом.

— Но как быть? Отступать-то уже поздно.

— А мы отступать и не будем. — Бобрович хитро ухмыльнулся. — Ты сейчас занят разными делами и не знаешь, что в днище нашего флагманского когга во-от такая дырища... — Лейтенант показал ее размер, разведя руки в стороны.

— Ты что такое говоришь?! — всполошился капитан. — Как, где?

— И это еще не все. Второй когг и два пинка без кренгования просто не смогут выйти в море. Ну, ладно, ладно, не бери в голову! Я всего лишь предположил, что такое возможно. Но адмирал-то этого не знает. Когда эскадра должна выйти в море? Понятно... А мы накануне поставим судно на киленбанки и займемся ремонтом. И пусть попробуют упрекнуть нас в чем-нибудь. Что касается дыры в днище, так ведь ее недолго и сделать. Аккуратненько так...

— Ну ты голова, Кшиштоф! — восхитился Ендрих Асмус.

— Насчет головы это ты верно сказал. Она еще мне не надоела. И потом, мы теперь оснащены благодаря затеянной тобой кампании по высшему разряду, притом за счет городского совета Гданьска. Отремонтируемся — и в море. До холодов еще много чего можно успеть...

Кшиштоф Бобрович словно в воду глядел: адмирал, этот напыщенный идиот, позволил провести себя какому-то датчанину, как мальчишка. Он, конечно, метал громы и молнии, даже не поленился лично съездить на киленбанки, чтобы проверить, нет ли обмана. Но в конце концов сдался, поверив Ендриху Асмусу на слово, что как только закончится ремонт, каперская флотилия немедленно присоединится к эскадре охотников за головой Карстена Роде...

Так что Ендрих Асмус не горевал. Главное, он и его люди не проверили состояние эшафота в столице Дании. Уж их-то в отличие от арестованных польских матросов из той эскадры точно вздернули бы.

А Карстен Роде, оказывается, большой выдумщик. Кто бы мог подумать...На беду, он еще и большой упрямец.

— Нам двоим на Балтике не ужиться, — заявил Голштинец Клаусу Тоде. — Нужно с этим поляком кончать. Жаль, что его не было в эскадре, которую датчане по нашей наводке заманили в Копенгаген. По всем признакам это он затеял на меня облаву. Что ж, долги нужно отдавать...

— Как? — спросил Тоде. — База польских каперов в Данциге. Туда нам не сунуться, вмиг заклюют. А в море его не поймать. Больно ловок, увертлив.

Карстен Роде хищно осклабился и ответил:

— На все его увертки у нас есть ежовые рукавицы. Ты тут покомандуй за меня несколько дней. Я возьму буер. Он у нас самый быстроходный. В открытом море его может догнать только ветер. Мне надо кое с кем повидаться. С очень нужным и полезным для нас человеком...

Клаус Тоде не стал расспрашивать капитана, что тот задумал. Ему было недосуг в новой должности лейтенанта флагманского флейта «Веселая невеста» — после гибели прошлого помощника. Так что бывший боцман вникал в дело, которое оказалось не очень простым для него. Сам же Голштинец велел называть себя адмиралом. И небезосновательно.

После захвата семнадцати кораблей с зерном польского короля Сигизмунда, «наказной атаман» отправил царю Ивану Васильевичу запрос о присвоении ему чина адмирала. Кроме того, Голштинец уведомлял о необходимости заполучить хорошую гавань на Балтийском море — подобную той, что имели корсары польского короля в городе-порте Данциге. Нарва для этой цели не подходила. Она была расположена слишком далеко от морских торговых путей. А на Борнхольме долго задерживаться опасно. Кто знает, какая муха может укусить короля Фридриха. Вдруг он замирится со Швецией и Польшей, и что тогда?

Царь подписал грамоту на адмиральский чин для Карстена Роде. Касательно удобного порта на Балтике Иван Васильевич и сам думал об этом уже давно. Для этой цели как нельзя лучше подходил Ревель. Но его еще нужно было завоевать. А дела российского государства пока шли не так хорошо, как хотелось бы...

* * *

Гостиный двор вольного города Данцига, расположенный вблизи башни мастеров якорных дел, полнился народом. Разноязыкое сообщество купцов всех европейских стран жужжало на его подворье, словно молодой рой, обживающий новый пчелиный улей. Особенно многолюдной была таверна — как раз приспело обеденное время.

За одним из ее длинных столов сидели англичане. Их можно было узнать по темным одеждам с белыми отложными воротниками и постным физиономиям, приличествующим истинным пуританам. Из этой общей невыразительной массы чопорных молчунов выделялись двое — капитан Уильям Борро и известный путешественник и дипломат Томас Рандольф.

Дипломат был наряден, как нобиль. Глухая застежка бархатной куртки с воротником-стойкой, кружево белых манжет, шелк светлых чулок, богатые застежки штанов до колен, — все это великолепие сверху скрывалось коротким плащом из плотного красного шелка.

Уильям Борок, как истовый капитан северных морей, красовался в суконном синем сюртуке с двумя рядами бронзовых пуговиц, поверх светлой рубахи с галстуком. Вязаный жилет, грубошерстные штаны-слоппы, массивные серебряные пряжки туфель и позолоченная дудка-свисток на груди — все это было непременными атрибутами его капитанского звания.