Подвиг

Дня два газеты этимъ вопросомъ занимались, потомъ какъ-то быстро охладли и позабыли. Русское общество привыкло къ своему безправiю. Еще со дня потопленiя итальянскимъ пароходомъ на Константинопольскомъ рейд яхты генерала Врангеля, потомъ посл осужденiя Коверды, похищенiя генерала Кутепова, Русское общество было научено молчать и «не рипаться». Оно и теперь замолчало. Другiя, боле важныя событiя заслонили гибель «Немезиды». Въ Испанiи была революцiя, Германiя катилась къ какому-то странному банкротству среди изобилiя, король Альфонсъ, Маура, Каталонцы, канцлеръ Брюнингъ, Хитлеръ, разъзды премьеровъ по всему свту вытснили съ газетныхъ столбцовъ таинственную «Немезиду», на которой погибло до трехсотъ офицеровъ. Гибель Русскихъ людей заграницей была настолько привычнымъ явленiемъ, что уже никого не смущала. Молодежь умирала отъ переутомленiя и чахотки, старики кончали съ собою отъ голода, безработицы и одиночества. Не хватало на всхъ жалости.

Кое-гд, тамъ, гд среди погибшихъ не было родственниковъ, даже злорадствовали. «Сунулись со своимъ Русскимъ суконнымъ рыломъ какiе-то таинственные Холливуды основывать. На островахъ Галапагосъ! Куда ихъ понесло! Не могли точно устроить студiю хотя бы въ томъ же Медон? Если въ сильный втеръ Сену снимать и горизонтъ ловко поставить — не хуже океанской волны выйдетъ. Зря какую уймищу денегъ ухлопали … Вотъ на такiя зати, на театры, оперы, на памятники балеринамъ деньги всегда найдутся, а дать заслуженнымъ старикамъ пенсiю, поддержать стипендiями молодежь, помочь безработнымъ, или инвалидамъ, на это денегъ никогда не найдешь …»

Грусть и отчаянiе лишь постепенно овладвали Ольгою Сергевной и она только черезъ нсколько дней ощутила, осознала и поняла, что такое — неутшное горе.

XV

Ольга Сергевна пришла въ воскресенье въ церковь рано, когда въ ней никого прихожанъ не было. Сторожъ, старикъ, «бывшiй» генералъ только что открылъ двери и медленно, шаркая слабыми ногами, ходилъ по церкви, стиралъ пыль и зажигалъ лампадки.

Посередин на сколоченномъ изъ досокъ широкомъ нало, покрытомъ чистымъ полотенцемъ, былъ поставленъ небольшой образъ Казанской Божiей Матери … Говорили: — чудотворный образъ. Его привезли вчера ко всенощной. Образъ былъ убранъ пучками нжныхъ блыхъ нарциссовъ. На нихъ были положены кисти розовыхъ маленькихъ вьющихся розочекъ. Несказанно нженъ, красивъ и двственно чистъ былъ отъ этихъ цвтовъ уборъ «Невсты Неневстной».

Ольга Сергевна подошла къ образу и опустилась на колни. Еще не склоняя головы, она оглянула церковь. Ей часто раньше представлялось, что это не настоящая церковь. Сейчасъ она поняла, что именно въ этой простот нищенски бдно убраннаго храма съ простымъ холщевымъ иконостасомъ, съ печатанными на бумаг образами и есть свидтельство, что здсь незримо присутствуетъ Господь. Именно это и есть настоящая церковь. Она создана не тщеславiемъ людскимъ, не отъ избытка и изобилiя, а отъ нищеты. Это лепта вдовицы, такъ благосклонно принятая Христомъ. Ее созидала глубокая вра. На нее давали, отказывая себ въ необходимомъ, украшать ее приходили люди, валившiеся съ ногъ отъ усталости посл дня, проведеннаго въ тяжкой, непосильной и непривычной работ.

Ольга Сергевна умилилась. Она нагнулась въ земномъ поклон передъ Матерью Бога и поняла, что Богъ ее услышитъ. Она хотла молиться, но почувствовала, что не можетъ молиться, не покаявшись. Она такъ была виновата передъ мужемъ и сыномъ.

«Онъ правъ … Онъ, а не я … И отступленiя «по стратегическимъ соображенiямъ» … А, если и точно такъ надо было? Нельзя было иначе? Почему онъ виноватъ, когда вс такъ длали. Такъ было надо …. Такъ было отъ Бога … Прости меня, Боже, Святая Матерь, попроси у Господа, Сына Твоего, мн прощенiе. И прiятiе революцiи … Какъ же онъ могъ не прiять ее, когда вс, и самъ Государь ее приняли? … Я … Я была не права. Господи прости меня. Георгiй, ты слышишь, прости меня… И теперь эти ихъ полковыя объединенiя, полковой музей, собранiя, — это служенiе Родин, а я только о себ и думала. Они себя забывали. Они отъ своего малаго личнаго отдавали иде … Они подлинно были герои. Господи, прости меня. Георгiй, ты слышишь, Георгiй, я… я была не права … Прости меня, Георгiй».

Она прижалась лбомъ къ полу, гд лежалъ маленькiй дешевый коврикъ и долго не разгибала спину. Она чувствовала боль въ поясниц. Эта боль ее радовала. Она приподняла голову, перекрестилась и подумала: — «и то, что Шура сталъ Мишелемъ Строговымъ, разв онъ виноватъ? Я не должна была его оставлять и, когда онъ вернулся, я должна была влiять на него … Я съ нимъ даже мало разговаривала. Все некогда …. Все устала … Раздражалъ онъ меня и не могла я съ нимъ спорить …. Шура, прости меня» …

Она, не поднимая головы, ощутила, какъ подл нея кто-то тихо опустился на колни. И она знала, что это была Лидiя Петровна. Она сквозь бгущiя мысли и молитвы слышала движенiе въ храм. Должно быть свщенникъ прошелъ въ алтарь, чтецъ на клирос шелестлъ листами книгъ. Запахъ ладана сталъ заглушать благоуханiе нарциссовъ. Раздували въ алтар кадило.