Подвиг

Эта наука, безпорядочныя, безалаберныя лекцiи, прослушанныя Леночкой въ Сорбонн, упали на ея изуродованную душу, какъ дрожжи въ тсто. Въ ней произошелъ переломъ и создалась своя теорiя жизни и смерти, тоже своего рода «винтики», какiе были у Неонилы Львовны. Много способствовалъ этому и кинематографъ, посщаемый ею по вечерамъ. Она видла говорящiя тни на экран. И ей становилось страшно. Особенно жутко было, когда она знала, что артистъ или артистка, показываемые на экран, умерли. А она слышала ихъ голосъ, видла образъ, двигавшiйся по полотну. Она выходила въ толп изъ кинематографа, спшила на подземную дорогу, мчалась къ своему вокзалу, чтобы хать домой, а сама брезгливо жалась отъ людей. Ей казалось, что она чувствуетъ запахъ тлнiя ихъ тлъ, совсмъ, какъ тогда, когда она на салазкахъ везла полуразложившiйся трупъ матери, чтобы зарыть его на кладбищ города Троцка. Ей казалось, что жизни собственно и нтъ. Это не живые люди ее окружаютъ, но тни, какъ въ кинематограф. Людскiя тни прошли и проходятъ безконечными вереницами по улицамъ мiрового города, появляются и исчезаютъ. И вотъ тотъ, что только что, выходя изъ вагона, толкнулъ ее, онъ испарится въ ночномъ туман и исчезнетъ навсегда. Изъ какой-то гадкой слизи возникали люди и разваливались, распадались опять въ вонючую слизь. Эта мысль стала ее преслдовать и уже было не до миллiоновъ. Стало страшно жить.

На обширномъ двор Сорбонны Леночка видла разноплеменную молодежь, съ веселымъ говоромъ разбгавшуюся по гулкимъ корридорамъ и обширнымъ аудиторiямъ. Она видла негровъ и китайцевъ, англичанокъ и американокъ, учившихся вмст, слушавшихъ лекцiи. Между многими было дружное товарищество. Ихъ шутки, ихъ смхъ, озабоченная бготня, вся ихъ шумная толпа напомнили Леночк совтскiе ВУЗ-ы, но только не было среди нихъ совтскаго озлобленiя. Вс были боле или мене хорошо одты, и шутки и шалости этой молодежи были приличны. Леночка поняла, что тутъ, хотя у многихъ были «ами», нельзя было съ ними обойтись просто и отдаться, какъ говорилось у совтской молодежи «безъ черемухи», или попросить сдлать ребенка.

Въ полдень Леночка и Софи мчались на громыхающемъ автобус, или въ душномъ вагон подземной дороги куда-то за Этуаль, въ недешевый ресторанъ, гд ожидалъ ихъ «ами» Софи. Подл Сорбонны, въ Латинскомъ квартал, было сколько угодно маленъкихъ и такихъ, казалось, Леночк, симпатичныхъ студенческихъ ресторановъ и столовокъ, были и боле роскошные, но дешевые рестораны «Дюваля», но Софи и ея «ами» облюбовали Русскiй ресторанъ и хали въ него въ шумной полуденной Парижской толп, торопящейся завтракать.

Он выскакивали у Этуали и, если шелъ дождь, забгали подъ громаду Трiумфальной арки и стояли тамъ подл каменной плиты, уложенной вянущими внками и букетами. Леночка со страхомъ смотрла, какъ металось гд-то въ глубин неугасимое пламя. Ей казалось, что это душа солдата сгораетъ тамъ и не можетъ найти покоя. Она думала: «значитъ, душа-то есть».

Он спускались по широкому проспекту круто внизъ и входили въ маленькую, тсную, узкую уличку. У панели длиннымъ рядомъ стояли машины такси. Черезъ тсную дверь он попадали въ Русскiй ресторанъ. За узкими, длинными столами вдоль стны на диванахъ-скамьяхъ рядами сидли люди. И было такъ тсно, какъ въ совтской столовк. Было сумрачно и душно. Глухой гулъ и гомонъ голосовъ поражалъ посл притихшей въ тюлуденномъ отдых улички. Отъ табачнаго дыма першило въ горл. Но на столахъ были блыя скатерти и вжливая прислуга во фракахъ — какъ эти фраки первое время казались смшными Леночк — спрашивала, наклоняясь надъ ухомъ:

— Вамъ борща, или пирогъ съ вязигой? Какой напитокъ прикажете? Пиво или квасъ?

Жанъ, «ами» Софи, ожидалъ ихъ и берегъ имъ мста. Онъ кричалъ:

— Квасъ … квасъ … Donnez-moi du kwass!.. Странный человкъ былъ этотъ Жанъ. Онъ былъ французъ, но хорошо говорилъ по Русски и зналъ Россiю. Онъ былъ темный брюнетъ и, какъ тщательно онъ ни брился, его щеки и подбородокъ были покрыты гладкой синевой. Подъ самыми ноздрями торчали дв крошечныя кисточки, точно не совсмъ опрятенъ былъ носъ. Лицо было безъ морщинъ, блдное съ нездоровыми пятнами и прыщами. Онъ носилъ большiя круглыя очки въ черной роговой оправ. Прислуга ресторана называла его американцемъ и пыталась заговаривать съ нимъ по-англiйски. Леночка никакъ не могла опредлить, ни сколько ему лтъ, ни правда-ли, что онъ былъ французъ. Ему можно было дать и двадцать пять и вс сорокъ. Леночка опредлила его по совтски: «комиссаръ» въ какомъ-нибудь хозяйственномъ учрежденiи. Здсь онъ могъ быть и адвокатомъ и приказчикомъ, могъ быть и просто спекулянтомъ, или бирже-вымъ зайцемъ. Софи никогда не говорила, кто такое ея «ами». Леночка не ршалась спросить, кто онъ.