Подвиг

Ана вздрогнула. Она вспомнила пестрые шаравары изъ подъ черныхъ и цвтныхъ черкесокъ, танцы съ мягкими движенiями, удары въ ладони, ритмичное пнiе и вскрикиванiя, выкручиванiе ладони въ кисти при танц, - дйствительно что то общее было. Но это что то было такое неуловимое, что можно было его отыскать и въ любомъ танц. Она этого не замтила. Онъ подмтилъ. To, что онъ сказалъ, ей сдлало больно.

Они сейчасъ встали и пошли къ выходу. Индо китайская музыка разстраивала нервы мистеру Холливелю. Ана шла впереди, пробираясь черезъ толпу, наполнявшую выставку. Она низко опустила голову. Кровь бурно колотила ей въ виски. Ей хотлось скоре остаться одиой, наедин съ самою собой.

Всю дорогу они молчали. Дома Джемса ждали дла, и онъ заперся въ кабинет. Ана переодлась въ домашнее удобное платье и сла въ будуар съ книгой въ рукахъ. Она не читала. Она вновь и вновь переживала то, что было на выставк. Этотъ примитивный китайскiй театръ, пнiе и музыка, — они журчали и переливались въ ея ушахъ и сейчасъ — и сравненiе мужа съ Русской музыкой и танцами неожиданно глубоко ее задвшее, почти оскорбившее были въ ея мысляхъ.

«Разв я Русская? … Я не помню Россiи … Я никогда въ ней и не была … Родилась въ Кита, воспитывалась въ Англiи … И тмъ не мене, какъ смлъ онъ мн это сказать!? … Онъ не подумалъ, что это можетъ быть мн непрiятно … Нтъ, онъ никогда ничего на втеръ, зря не скажетъ. Онъ хотлъ задть, или испытать меня … Онъ испыталъ … Какъ все это странно! … Можетъ быть, это влiянiе барышни, которая занимается со мною или результатъ тхъ волнующихъ разговоровъ, что я вела съ инженеромъ Долле, но я Русская … Это голосъ крови … Голосъ моего отца Петра Сергевича Ранцева и моей матери Валентины Петровны, но я Русская, Русская и этого не сотрете никакимъ воспитанiемъ» …

Ана подошла къ зеркалу, посмотрла на отраженiе прекрасной и тонкой, стройной своей фигуры и еще разъ уже громко сказала:

— Я — Русская …

Это сознанiе наполнило ея душу гордымъ восторгомъ.

XXVIII

Незамтно подошла Парижская зима. Въ холодномъ туман рождался день безъ солнца и умиралъ за дождевою сткой. Какъ зеркало блистали, отражая огни автомобильныхъ фонарей и рекламы вывсокъ, черные асфальты улицъ, и самыя улицы казались рками съ застывшими водами.

Въ этой умирающей, плачущей природ шла небывало напряженная людская жизнь. Происходили ужасныя событiя. «Огонь поядающiй» коснулся людей, невидимая рука чертила на стнахъ домовъ среди огненныхъ рекламъ страшныя, сакраментальныя слова, предвщавшiя гибель. Газеты были полны необычайныхъ заголовковъ. Были взрывы, катастрофы, люди гибли массами тамъ, гд казалось бы они были въ полной безопасности. Шли совщанiя, министры опять раскатывали по всмъ странамъ, Лига Нацiй непрерывно засдала. Мужъ Аны въ связи со всмъ этимъ былъ очень занятъ, озабоченъ и встревоженъ.

Ана ничего не замчала. Она все еще была ребенкомъ и жила растительною жизнью. Утреннiя прогулки изъ за погоды были сокращены. Скакать было нельзя: — Джемсъ берегъ свой костюмъ и не хотлъ быть забрызганнымъ грязью. здили шагомъ и рысью. Дорожки Булонскаго лса были мокры. Дома въ комнатахъ было такъ темно, что съ утра зажигали электричество.

У Аны оставалось одно удовольствiе: — она каталась на автомобил, которымъ сама правила.

Она прохала благополучно черезъ площадь Этуаль и выхала на avenue Victor Hugo. У възда на него остановился трамвай. Никто не выходилъ и никто не входилъ. Ана продолжала хать. У панели стояло два полицейскихъ съ велосипедами. Они были въ большихъ темно-синихъ англiйскаго фасона фуражкахъ въ темно-синихъ курткахъ и съ револьверами на широкихъ черныхъ поясахъ. Одинъ изъ нихъ сдлалъ знакъ, чтобы Ана остановила машину. Ана повиновалась. Полицейскiй подошелъ къ ней.

У Аны быстро забилось сердце. Румянецъ покрылъ ея щеки.

— Почему мадамъ не остановила машину на остановк трамвая?

— Потому что никто не входилъ и не выходилъ, — отвтила Ана. Она была уврена въ своей правот.

— Все равно вы должны были остановить. Пожалуйте вашу карту. Гд вы живете?

Ана достала изъ кожанаго кармана въ автомобил документы и подала ихъ полицейскому. Онъ отмтилъ что-то въ своей книжк.

— Можете хать, мадамъ.

Ана пустила автомобиль. Шофферъ, сидвшiй рядомъ съ нею, сказалъ спокойно:

— Вамъ придется заплатить маленькiй штрафъ.

За дневнымъ чаемъ Ана разсказала о приключенiи — оно все еще волновало ее — своимъ подругамъ француженкамъ и англичанкамъ. Она не утаила отъ нихъ, что это ее разстроило. Надъ нею посмялись.

— Конечно, ажанъ былъ правъ. Вы кругомъ не правы. Да, это такiе пустяки. Съ нами это бываетъ по сто разъ въ годъ …

Для нея это не были пустяки. Можетъ быть, потому, что она была Русская, и ей т пвицы и танцовщицы, кого она видла въ Лаосскомъ театр на выставк ближе, чмъ вс эти холодно, слишкомъ холодно вжливые полицейскiе агенты.

Разговоръ о ея «аксидан«прекратился. Заговорили о томъ, что теперь всхъ такъ волновало. О борьб съ коммунистами, шедшей во всемъ мiр.

— Вамъ, мадамъ Холливель, теперь должно быть особенно интересно жить, — сказала молодая француженка. — Вы у самаго источника всего новаго.