Подвиг

Комиссаръ совтскаго флота попросилъ слова. Собственно говорить было не о чемъ: — ршенiе было постановлено, но отказать человку, являвшемуся фактически начальникомъ совтскаго флота, передъ кмъ трепетали краснофлотскiе командиры сочли неудобнымъ и слово было ему предоставлено. Человкъ, небрежно одтый въ неопрятную блую пижаму, безъ воротничка на рубашк и галстуха, плохо бритый, съ синевою на верхней губ и по щекамъ всталъ со своего мста и сталъ говорить. Въ дни своей молодости, укрываясь отъ воинской повинности, а потомъ отъ войны, онъ эмигрировалъ въ Америку, служилъ тамъ помощникомъ провизора въ маленькой жидовской аптек и научился говорить по-англiйски жаргономъ рабочихъ кварталовъ Нью-Iорка. Его ужасный англiйскiй языкъ звучалъ въ кают полтора часа. Онъ бралъ изморомъ. Это была обыкновенная митинговая рчь, совершенно неумстная передъ англiйскими и французскими морскими офицерами. Онъ старался доказать, что островъ совсмъ не такая невинная и безопасная для мира вещь, какъ то кажется союзнымъ адмираламъ.

— Товарищи, — восклицалъ онъ, и это названiе коробило офицеровъ. — Товарищи, тамъ есть пулеметы, я ихъ самъ видалъ, ужасъ сколько пулеметовъ … Ну и тамъ, знаете, пушки … И кто знаетъ какiя тамъ пушки … И чмъ он стрляютъ. Тамъ могутъ быть, знаете, аэропланы, сотни, даже тысячи аэроплановъ … Миллiоны особыхъ аэроплановъ — это вдь тотъ же тоннажъ. Это лучше тоннажа …

— Наши летчики, — перебилъ краснорчiе комиссара адмиралъ де-Периньи, — никакихъ аэроплановъ на острову не видали.

— Товарищъ адмиралъ … Господинъ адмиралъ, вы понятiя не имете, что это за люди … Они могли такъ укрыть свои аэропланы, что ихъ никакъ нельзя было увидать. Здсь, господа, здсь, товарищи, смена милитаризмы, никакой европейскiй миръ, никакое разоруженiе невозможны, пока существуютъ эти люди, пока совершенно не сокрушена гидра контръ-революцiи … Я опредленно доказываю, что здсь ея гнздо … Это фактъ. Тутъ самая ея голова, ея мозгъ … Наша обязанность передъ цлымъ культурнымъ мiромъ камнемъ раздробить эту голову … Сто головъ этой ужасной блогвардейской гидры. Народы всего мiра не могутъ спокойно спать отъ присутствiя этой гидры … Отъ нея кризисъ, отъ нея безработица, она питаетъ самыя гнусныя вожделнiя монархистовъ всего мiра … Лига Нацiй намъ поручила ее уничтожить … Исполнимъ свой долгъ передъ Лигой Нацiй …

Его слушали со скукою, едва подавляя звоту. Слушали изъ европейской вжливости, какъ слушаютъ въ Женев, въ Лиг Нацiй болтовню Литвинова. Слушаютъ потому, что не могутъ допустить, чтобы мошенникъ пробрался въ высокое собранiе, и разъ человкъ находится въ ихъ обществ, какой онъ ни будь — его приходится считать порядочнымъ человкомъ.

Наконецъ, онъ кончилъ. Онъ долженъ былъ кончить, потому что какъ ни былъ онъ мало чутокъ и какъ ни упоенъ своимъ краснорчiемъ, но и онъ понялъ, что злоупотреблять дольше имъ нельзя.

Адмиралъ Флислингъ, пятидесятилтнiй полчый человкъ съ краснымъ, бритымъ лицомъ и маленькими пухлыми совсмъ дтскими губами свжаго красиваго рта, не глядя на комиссара, сказалъ, обращаясь къ капитанамъ союзныхъ кораблей:

— Завтра я полагаю отправить моего флагъ офицера къ этимъ мужественнымъ людямъ, чтобы еще разъ поговорить съ ними и убдить ихъ сдаться и перейти къ намъ на суда.

— А, если не согласятся? — быстро спросилъ адмиралъ де-Периньи, загорлый, сухощавый морякъ сь классической французской бородкой временъ Наполеона III и Алжирскихъ побдъ.

— Не согласятся, ну и Богъ съ ними, — спокойно сказалъ Флислингъ. — Снимемся съ якоря и уйдемъ. Можемъ наблюдать за ними посылкой перiодически судовъ и гидроплановъ. Смшно говорить о томъ, что эта маленькая группа Русскихъ патрiотовъ можетъ быть опасна для мiра.

— Но это же никакъ невозможно, — въ сильномъ возбужденiи воскликнулъ комиссаръ. — Это же пощечина трудовому народу всего мiра. Это оскорбленiе пролетарiата, доврившаго судьбы свои демократiямъ великихъ державъ. Рабочiе Англiи и Францiи, когда узнаютъ о такомъ ршенiи, объявятъ забастовки. Будутъ повсемстныя возстанiя. Это же будетъ покровительство тмъ, кто борется съ пролетарiатомъ совтскихъ республикъ, это интервенцiя въ совтскiя дла, это та же голодная блокада, это повторенiе временъ Колчака и Деникина, ошибокъ, за которыя пришлось такъ дорого заплатить.

Его рчь становилась все страстне, онъ сталъ сыпать тирадами изъ коммунистическаго катехизиса. Рядомъ съ адмиральской каютой въ каютъ компанiи стюарты гремли посудой, накрывая къ ужину. Флислингъ, багрово покраснвъ пухлыми щеками, перебилъ комиссара.