Подвиг

Острый и высокiй носъ парохода вдругъ поднимался и заслонялъ собою далекую, мутную линiю берега, опненнаго сильнымъ прибоемъ, и тогда не было видно океана, но передъ глазами зловще горло красными огнями закатное небо. Лиловыя густыя облака тснились подъ небосводомъ. Потомъ вдругъ съ грохотомъ и плескомъ пароходъ обрушивался въ волны, зарывался въ нихъ, обдавая пною и брызгами немногихъ пассажировъ, стоявшихъ на бак и тогда передъ глазами были безконечные ряды волнъ, несущихся въ непрерывной черед навстрчу пароходу. Блые гребни вспыхивали и погасали въ утомительномъ однообразiи.

На бак подл лейтенанта Деревина собралось нсколько человкъ. Къ нимъ подошелъ мучимый морской болзнью Нордековъ и прислушался къ тому, что разсказывалъ молодой лейтенантъ.

Деревинъ съ апломбомъ настоящаго морского волка, бывалаго моряка, показывалъ пальцемъ вдаль и объяснялъ, что и гд находится.

— Это, господа, передъ нами группа большихъ Антильскихъ острововъ направо, а тамъ къ лвому борту чуть намчаются малые Антильскiе острова. Вотъ это должно быть Санъ Доминго, тамъ Порто Рико. Мы направляемся, держимъ курсъ, — поправился онъ — на проливъ Мона.

— Вы разв тутъ когда бывали? — спросилъ Нордековъ.

Деревину не хотлось признаться, что это первое его настоящее плаванiе. Онъ скосилъ глаза на полковника, сдлалъ видъ, что не слышалъ вопроса и продолжалъ разсказывать то, что сообразилъ, стоя на вахт и глядя на карту, гд былъ проложенъ ихъ путь.

— Я полагаю, мы ночью пройдемъ проливъ… Вотъ качать то будетъ! — Сашка держись — начинается! — кое кто основательно рыбокъ покормитъ… Завтра за день пересчемъ Антильское море и къ ночи подойдемъ къ Панамскому каналу. Вотъ я не знаю, какъ проходить то его будемъ, сейчасъ же ночью, или днемъ. Жуткое, знаете, мсто. Я бы того… Пушки то къ чортовой матери… Въ океанъ… Придраться могутъ… Вмсто родимаго то нашего Андреевскаго флага опять какой нибудь Вампукистый вывсилъ, чтобы и не разобрать, что за нацiя… А то — таможни… Досмотръ… То да се… Америка… Сами понимаете, шутки босы съ этимъ народомъ…

— У насъ сухой режимъ, — пробасилъ Амарантовъ. — Чего ей больше надо. Рюмки коньяку нигд не найдешь…

— Ну, а нащупаютъ аэропланы… Вонъ у полковника винтовки совсмъ открыто въ пирамидахъ стоять… Что хорошаго? Еще хорошо, что волна. Никого не видно. Рыбачьихъ лодокъ и тхъ нтъ… А то тутъ, въ Антильскомъ мор, застукаютъ и никуда не подашься.

Подводная какая нибудь этакая лодка.

— А да ну васъ, — недовольно сказалъ Нордековъ. — Что вы каркаете. Тошно и безъ васъ.

Онъ отошелъ отъ группы и спустился въ каюту. Тамъ на койк лежалъ его соплаватель Парчевскiй. Несмотря на жару онъ укуталъ полотенцемъ голову и закрылся одяломъ. При вход Нордекова онъ повернулся къ нему и болзненно застоналъ.

— Что это, Георгiй Димитрiевичъ, — капризно проговорилъ онъ. — Когда же все это кончится? Не могу я больше. Вс мои внутренности наизнанку выворотило. Я не нанимался плавать по морямъ…

— Вы думаете, мн то легче, — укладываясь на койку, проворчалъ Нордековъ.

— Хоть бы малюсенькую этакую рюмашечку коньяку… Я у доктора нашего просилъ. Принесъ валерьяновыхъ капель, а отъ нихъ еще хуже мутитъ. Говоритъ, что коньяку нтъ… Вретъ, поди. Не можетъ того быть, чтобы у доктора, да коньяку не нашлось. Вдь умирающимъ даютъ… Правда, Георгiй Димитрiевичъ? А я почти что умирающiй…

— Тутъ, Евгенiй Ивановичъ, другое меня мучаетъ. Мы и точно идемъ на острова Галапагосъ. Не для съемокъ же?.. Скажите мн, что же все это значитъ? Вооружены до зубовъ. Всю Совдепiю своими Вундерлиховыми газами задушить можемъ, а премъ на острова Галапагосъ… И вдь это не тайна. Объ островахъ то этихъ основательно кричали въ Париж. Это не какiе нибудь тамъ совсмъ необитаемые острова. Тамъ, я читалъ какъ то въ газетахъ, уже поселился какой то нмецъ… Поди и радiо найдется. Разгружаться то станемъ… Все и станетъ ясно, что мы за публика… Интервенты… Острова принадлежатъ республик Экуадоръ. Вы не знаете, кстати, что республика то эта признала совты, или нтъ? А если, знаете, признала, да тамъ уже и полпредство есть… Вотъ вы и подумайте, милый, чмъ все это можетъ окончиться.

— Думать, Георгiй Димитрiевичъ, никакъ не могу.

То мсто, которымъ думаютъ, перемстилось у меня на другое совсмъ мсто. Плохо мн.

— А я, какъ стану думать и качку позабуду и такъ мн станетъ неспокойно. А что ежели да онъ просто сумасшедшiй?… Вотъ вдь забавная исторiйка то выйдетъ!..

Нордековъ поднялся съ койки.

— Вы куда же?

— Томитъ меня. Не могу я такъ пребывать въ неизвстности. Я и качку не чую. Пойду посмотрю, какъ и куда несетъ насъ эта страшная сила.

На палуб было пусто. Тропическая ночь наступила. Шли съ погашенными огнями. Ни на клотикахъ, ни бортовыхъ фонарей зажжено не было. Флаги были убраны. Пароходъ несся, пня волны и колыхаясь на нихъ. Вдоль борта, ловко соразмряя свои шаги съ качкой, прямой и стройный ходилъ взадъ и впередъ Ранцевъ. Его увренный видъ немного успокоилъ Нордекова. Онъ хотлъ было подойти къ нему и заговорить, но побоялся.