Подвиг 1968 № 01 (Приложение к журналу «Сельская молодежь»)

И Казимир спел песню о том, как король Педро Арагонский отправился в Мюрэ, чтобы сражаться вместе с графом Тулузским против Симона де Монфора. У короля были серебряные латы и золотой шлем, и женщины умирали от любви к нему. На рассвете он прибыл к воротам Мюрэ. Симон де Монфор и крестоносцы, как волки, набросились на него.

Труверы, плачьте, и рыдайте, дамы!

Сражен король, защищавший Тулузу.

Лежит он на лугу цветущем,

И для него окончен бой навеки…

Все внимали дребезжащим, низким звукам песни. Женщины опускали голову. В пальцах мужчин гасли забитые сигареты. Пламя очага осело. Под котлами возвышалась огромная куча тлеющих углей и золы. Испарения и дым застилали потолочные балки. Приближалась ночь.

Бестеги склонился над столом. Теперь он казался мне очень старым. Вместо знакомого сухопарого горца без возраста я видел седого и очень усталого человека, напоминающего тех старцев, что дремлют на скамье у дома, под виноградными лозами, опершись подбородком на суковатую палку. В нем одном воплотились в эти минуты оторванность и заброшенность его родной деревни. Свадьба Розы и Бертрана будет, наверное, последней в этом селении. После них уж некому тут жениться… Белые дома дрожали в сумеречных водах на дне озера.

* * *

Я решил было в тот же вечер вернуться к себе. Но в последнюю минуту Бестеги предложил мне переночевать у него. Я понял, как тяжко ему было толкнуть дверь своего дома и оказаться одному в пустой кухне перед погасшим очагом. Он найдет на столе краюху хлеба и старое, сморщенное яблоко. На него пахнет сыростью, сажей, прокисшим молоком В холодном дымоходе будет посвистывать ветер И из темного угла глянут черные глаза бесследно пропавшей жены и зазвучит давний смех мадемуазель Буайе… Бестеги подойдет к нише, он коснется рукой гитары Рамиреса, и она дрогнет под его пальцами, одушевленная таинственной жизнью.

Я согласился остаться у него, и на лице Модеста снова мелькнула улыбка. Сидя допоздна у жаркого огня, мы долго беседовали. Не о прошлом. Я опять попытался представить себе этот край благополучным и процветающим. Пастух возражал мне, но это не остановило моего красноречия. По мановению жезла сеть дорог пересекала горы и бесконечные вереницы грузовиков двигались по ним. Я даже упомянул о нефти — я где-то вычитал, будто d этих местах предполагаются крупные месторождения. Я создавал оросительную сеть на склонах горы и сажал огромные яблоневые сады.

Бестеги качал головой.

— Ну, опять вы за свое… Слова-то вам ничего не стоят…

Он бросил на меня хитрый взгляд.

— Скажите-ка, неужели вы верите в эти россказни? Или вы придумываете все это ради моего удовольствия?

— Да нет же. Вовсе не ради вашего удовольствия. Я действительно верю в это.

— А вы знаете, сколько тут надо денег?

— Эти деньги воздадутся сторицей. Кто знает? Может быть, в Кампасе когда-нибудь откроют даже две школы…

— Две школы! Вы смеетесь! Мы о таком и не мечтали никогда.

— Бедняки боятся мечтать.

Не успел я закончить фразу, как вдруг Модест встал и направился к двери. Мне показалось, что он нетвердо стоял на ногах. А между тем я никогда не видел его пьяным и знал, что он может крепко выпить и не захмелеть. Как видно, он отяжелел от слишком плотного ужина. Он резко распахнул дверь, постоял, раскачиваясь, на пороге и шагнул в темноту. Он прислушивался.

Затем он обернулся.

— Вы ничего не слышали? — спросил он глухо.

— Ничего. Ветер гудит. — Это не ветер.

— Может, кто-то прошел мимо. Казимир Сулис…

— Нет, это не Казимир, — ответил Модест дрогнувшим голосом.

— Так кто же?

— Медведь.

— Медведь? Да полно, Модест. Во-первых, медведя вы бы и не услышали. Вы же знаете, если бы он явился сюда, он не произвел бы ни малейшего шума…

Я подумал, что мы оба пьяны. Я размечтался о новых дорогах и школах, а ему мерещится извечный враг…

Он взглянул на меня с осуждением: «Вы говорите, а не знаете. Медведя вы не видели и не слышали и не можете судить, на что он способен».

Он вышел, плотно прикрыв за собой дверь. Я понял, что он обходит вокруг дома. Я услышал его шаги за старыми стенами. Неужели действительно с горы спустился медведь, проснувшийся раньше срока? Все может быть.

Я выбежал из дома. Модест был недалеко. Я увидел его во мраке. Заметив меня, он торопливо сунул за пояс наваху, которую держал в руке.

Другое опасение охватило меня. Не медведь, а человек мог выслеживать нас. Кто-то, кого интересовали мои прогулки по горам и кто, может быть, шел за мной от самого кафе Армандо до селения Кампас. Правда, это было маловероятно. Я давно пристрастился лазить по горам, местные жители привыкли к этому и не обращали на меня внимания.

— Вы что-нибудь заметили?

— Нет, ничего.

— Стало быть, никого и нет.

Модест пожал плечами и вернулся в дом. Он протянул к огню свои длинные ноги и начал скручивать сигарету. Из щели под дверью пробивался ветер. То был не медведь, не человек, то был лишь ветер. Его монотонное, привычное гудение навевало сон.

* * *

Вскоре после этого мне сообщили о прибытии новой группы подпольщиков. Встреча должна была состояться у Армандо. Я решил, что сначала поведу их в Кампас, а там будет видно.