Подвиг 1969, №3

— Виноват, не понимаю по-немецки! — крикнул он. — А по-нашему вы не умеете? — бегло сказал он на безукоризненном греческом разговорном языке. Правда, это был язык Аттики, а не жителей Архипелага, но Меллори не сомневался, что лейтенант не уловит разницы.

— Немедленно остановите лодку. Мы сойдем к вам на борт.

— Остановить лодку! А кто ты такой, чтобы из-за тебя останавливать лодку! Ты, ты, ты!.. — Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь натуральным, что лейтенант на минуту опешил.

— Даю десять секунд, — прервал его лейтенант. Он уже взял себя в руки, держался холодно и официально. — Потом откроем огонь.

Стивенс всем видом изобразил покорность и повернулся к Андреа и Меллори.

— Наши повелители сказали свое последнее слово. Убирай паруса! — бросил он.

Те быстро и проворно спустили паруса. Меллори потянул на себя кливер, собрал его и молча присел на корточки. Он знал, что его изучают десять злых глаз. Парус прикрывал его колени и старый пиджак. Со сложенными на коленях руками он всем видом изображал уныние. Со свистом упал на палубу второй парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив тяжелые руки. Мотор дизеля зарокотал еще глуше, рулевое колесо повернулось, и массивный немецкий катер чиркнул о борт каика. Трое немцев со шмайсерами наперевес быстро, но так, чтобы не попасть в сектор обстрела своих пулеметов (второй уже можно было увидеть), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же бросился вперед, к мачте, и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Меллори, которого поручили заботам!* пулеметчиков. Меллори отметил безупречную согласованность военной машины. Он поднял голову, осматриваясь с чисто крестьянским безразличием. Кейси Браун сидел на корточках возле машинного отделения. Дасти Миллер примостился в двух шагах от него и с подчеркнутым трудолюбием вырезал кусок жести из консервной банки, по-видимому латку к мотору. Ножницы держал в левой руке, хотя Меллори было отлично известно, что он не левша. Ни Стивенс, ни Андреа не пошевелились. Солдат у мачты уставился на них. Двое других медленно расхаживали по палубе. Немцы держали себя свободно, как хозяева положения, которым и в голову не приходит, что возможны какие-то осложнения. Они как раз проходили мимо Андреа. Спокойно, точно и аккуратно Меллори через пиджак выстрелил в пулеметчика, повернул свой брен, и, прошитый очередью, рухнул часовой у мачты. Он еще не упал на палубу, а в руке Кейси Брауна мелькнул бесшумный пистолет Миллера, который припрятали в частях от мотора. Кейси трижды выстрелил, и второй пулеметчик сник за турелью, мертвые пальцы судорожно сжали рукоять пулемета. Миллер надрезал трехсекундный химический взрыватель и бросил жестянку в люк машинного отделения немцев. Стивенс метнул связку гранат в рубку, Андреа с быстротой и меткостью нападающей кобры обхватил огромными ручищами головы проходивших мимо охранников и с силой столкнул их лбами. Все произошло мгновенно. Пятеро попадали навзничь. Немецкий катер скрылся в клубах дыма, языках пламени и рое обломков. Все еще строчил! Меллори из брена, но эхо взрыва умолкло, ленту автомата заело, и над Эгейским морем снова воцарилась первозданная тишина. Оглушенный двумя взрывами, Меллори, пошатываясь, поднялся на ноги. Изумился. Он не предполагал, что может сделать взрыв связки гранат и двух кубиков тола. Самодельная бомба Миллера разворотила днище машинного отделения. Обломки катера пылали. Меллори стало не по себе: прямой столб черного дыма — отличный ориентир для немецкого самолета-разведчика. Меллори успел увидеть развороченную рубку и труп лейтенанта, повисшего на искореженном штурвале: жалкое подобие того, кто несколько секунд назад отдавал приказы наглым голосом. Внутри тонущего катера глухо рванули бензобаки, он завалился на корму. Обнажился киль, вода зашипела, сбивая пламя, и катер скрылся в воде. Радужные пятна заколыхались, разошлись кругами. Только щепки да каска плавали среди пятен нефти. Эгейское море опять стало мирным и безмятежным.

Меллори оглядел каик и своих товарищей. Браун и Миллер наблюдали за тонущими обломками. Стивенс, целый и невредимый, стоял у двери в рубку. Лицо было мертвенно-белым, но на протяжении короткой схватки он был на высоте. У Андреа рассечена щека. Грек стоял над телами двух автоматчиков. Лицо его ничего не выражало. Меллори долго смотрел на Андреа, словно восстанавливал подробности случившегося.

— Мертвы?

Андреа кивнул.

— Слишком сильно я их ударил.

Меллори отвернулся. Из всех людей, встречавшихся ему, никто не мог сравниться с Андреа в ярости к врагам. Он убивал фашистов как собак, убивал безжалостно, умело и беспощадно. И хотя он не считал себя вправе отнимать человеческую жизнь, никогда не дрогнула его рука. Он, любивший ближних своих больше всего на свете, не оправдывал убийства, как это пытаются делать фашисты, прикрываясь национализмом. Он убивал фашистов, чтобы дать возможность жить другим, лучшим людям.