Подвиг адмирала Невельского

Так граф Нессельроде и иже с ним, вопреки своему желанию, были вынуждены признать значительность географического открытия Геннадия Ивановича Невельского.

На этом, собственно, закончилась его научная деятельность как исследователя-мореплавателя. Но вместе с тем началась его «наиболее важная по своим практическим результатам» деятельность как человека, обладавшего большой государственной прозорливостью. Как же протекала она? Да так же, как и раньше, «... вопреки инструкциям» ¹⁷, только по велениям трезвого ума и чувства горячей любви к родине.

* * *

И вот Невельской снова едет на Дальний Восток.

Позади остались холодный, равнодушный Петербурге его бюрократическими канцеляриями, древняя Москва, приволжские просторы. Вот остался позади Южный Урал, и потянулась на сотни и тысячи верст дорога через сибирскую тайгу, через труднопроходимые горные отроги, через болота и разлившиеся реки. Ранняя весенняя распутица застала Геннадия Ивановича в дороге. Но его ничто не останавливало. Задерживаясь только для смены почтовых лошадей, он спешил вперед.

В конце марта Невельской был уже в Иркутске, где ознакомил Муравьева с решением Особого комитета. Спустя неделю Геннадий Иванович выехал из Иркутска в Аян, где дожидались выделенные в его распоряжение 25 казаков.

* % *

Июльским днем, в тот час, когда солнце уже спустилось за островерхие, густо поросшие лесом сопки и синие тени легли на воду Аянской бухты, от мостков пристани отчалила шлюпка и направилась к бригу «Охотск», стоявшему на рейде.

Корабль был уже готов к отплытию. Ждали только шлюпку с пассажиром, который следовал в гавань Счастья.

Никто из команды «Охотска» не мог точно сказать, где находится эта гавань, что она собой представляет. Ни на одной морской карте мира и ни в одной лоции нельзя было найти ее описание. Между тем путь корабля лежал в эту гавань. Вся команда «Охотска» знала, что для прокладки курса командир брига пользуется рукописной картой, которую ему дал не кто иной, как сам пассажир. И, хотя офицеры в разговорах между собой не называли ни имени, ни звания пассажира, матросы корабля знали, кого они должны доставить в гавань Счастья...

Шлюпка приблизилась к штормтрапу, переброшенному через борт судна. Командир «Охотска», лейтенант Гаврилов¹⁵, официально и вместе с тем радушно приветствовал прибывшего. Доложив, что все готово к отплытию, он сказал, что ждет приказаний.

— Помилуйте, Петр Федорович, никаких приказаний! Нынче я ваш пассажир, которого вам надлежит доставить к месту назначения. Я всецело вверяюсь вашему искусству.

— Сердечно благодарю, Геннадий Иванович, — ответил Гаврилов. — Все же позвольте мне, в случае надобности, просить у вас совета. Ведь никому, кроме вас и сподвижников ваших, не довелось увидеть этой гавани, которой вы дали столь благозвучное имя — гавань Счастья.

— Истинное счастье обретается в бескорыстном служении во славу родины! — проникновенно произнес Геннадий Иванович и добавил: — Я льщу себя надеждой, что, плавая в этих водах и пробуждая к жизни здешние дикие края, мы с вами принесем великую пользу России.

.. .В ночной мгле давно уже скрылись берега. Вокруг лежало черное, как деготь, море. Над ним простиралось почти такое же черное, усыпанное звездами небо. Одетый парусами, упруго выгнутыми под ветром, бриг «Охотск» ходко вспарывал гладь Охотского моря.

Команда корабля отдыхала. Спали и привыкшие к морской жизни казаки, сопровождавшие Геннадия Ивановича к месту его назначения.

На палубе оставались только вахтенные матросы, дежурный офицер и сам Невельской.

Непрерывно попыхивая своей кривой трубкой и сухо покашливая, он то шагал от борта к борту, то останавливался около компаса, пристально взглядывал на картушку и одобрительно кивал матросу* который уверенно орудовал штурвалом, не давая кораблю отклоняться от курса.

Плавание началось удачно. Если погода не изменится, то через четыре дня Геннадий Иванович будет у цели.

У цели? Нет, она еще очень далека. Ведь то, что им сделано, только начало, лишь первые шаги к достижению гой поистине великой цели, которую он перед собой поставил.

Шагая по палубе «Охотска», Геннадий Иванович перебирал в памяти события прошедшего года и думал о том, сколько еще трудов предстоит в будущем. Но он чувствовал себя полным сил продолжать борьбу за край, ставший дорогим его сердцу. Он понимал — борьба предстоит суровая, жестокая... Не столько с дикой природой, сколько с тупой, равнодушной, а порой и враждебной кликой сановников, которым и дела нет до блага России. Стоит только вспомнить о заседании Особого комитета! Но одному вести подобную борьбу будет тяжело. Геннадий Иванович не знал еще, кому придется разделить с ним предстоящие тяготы и невзгоды, но он твердо верил, что в этой борьбе он не останется одиноким.