Подвиг доктора Бушуева

Рано утром, когда больничные машины уже были недалеко от переправы и по Майиным подсчётам через час-другой она уже будет на том берегу, кто-то истошно закричал:

— Немцы!

И вслед за этим криком в гуще подвод и машин оглушительно грохнул первый снаряд.

Угрюмые, неразговорчивые беженцы возвращались назад к своим покинутым селениям. Они брели по бездорожью — неубранными полями, они шли туда, откуда чёрной тучей ползла орда захватчиков.

Однажды километрах в двадцати от города, уставшая и голодная, Майя сидела у лесного ручейка. Она отбилась от компании знакомых, потому что в кровь растёрла ногу и дальше идти не могла, ей нужен был хотя бы небольшой отдых.

На душе было тоскливо и жутко: что ждёт её в городе? И вообще стоит ли возвращаться туда? Не лучше ли уйти в деревню к двоюродной сестре… Но дома ли сестра? А что если та эвакуировалась, оказавшись более удачливой, а вот она, Майя, несчастная-разнесчастная…

— Майя Александровна? Вот так встреча! — неожиданно раздался за спиною голос.

Она вздрогнула, обернулась. Перед ней стоял знакомый директор МТС Иван Егорович Зернов.

— Вы ли это, сестрица милосердия? Какими судьбами очутились в лесу? — продолжал он.

— Возвращаюсь после неудачной эвакуации.

— Понятно. А теперь, значит, смотритесь в ручеёк и судьбу свою ищете, — говорил Зернов, присаживаясь рядом.

— Судьба моя, как тёмная ночь. Она теперь в руках у немцев.

— Не скажите, сестрица. — Иван Егорович достал из кармана папиросы, закурил. — Судьба, говорите, в руках у немцев? А почему бы не наоборот сказать — их судьба в наших руках? Не вешайте головы, сестрица. Человек при любых обстоятельствах всё-таки должен оставаться хозяином своей судьбы. Главное сейчас не падать духом, не дать себя запугать…

Майя внимательно посмотрела на Зернова.

— Фёдор Иванович говорил, что вы уехали… Значит, тоже не смогли пробиться? — спросила она.

— Тяжеловатый вопрос, Майя Александровна, сразу ответить трудно, — сказал он, гася окурок.

— Да, на плечи теперь свалилось столько тяжёлых вопросов, что не знаешь, как поступать, как отвечать, — согласилась она.

— И отвечать и поступать можно по-разному, сейчас главное, как мне кажется, каждый должен прислушаться к голосу своего сердца. Вот вы, например, что намерены делать?

— Не знаю, я ничего не знаю.

Зернов закурил вторую папиросу.

— Знаете, Майя Александровна, давайте откровенно. Мы давно знаем друг друга и, надо полагать, верим друг другу. Так ведь?

— Да, — машинально ответила Майя.

— Я могу подсказать вам, что делать. Вы что-нибудь слышали о партизанах?

Майя вскочила.

— Вы партизан? Иван Егорович, миленький, я хочу быть с вами, только с вами, я не могу возвращаться в город, не могу и не хочу, — торопливо говорила она.

Вот об этой встрече с директором МТС Майя никогда не рассказывала Фёдору Ивановичу.

Две недели она прожила в лесу на партизанской базе, а потом с заданием ушла в город. Об этом она тоже никогда не говорила ему.

Ночью доктор Бушуев спал плохо. Он снова и снова перебирал в памяти события вчерашнего дня — посещение раненого Зернова, операция, разговор с Майей. Зернов не сказал ему, где и кем ранен. Майя тоже утаила всё… Они скрыли от него правду и, видимо, уверены, что он не догадывается, что он до того наивен — поверил в шальную пулю… Как бы не так!

«Да ведь ясно, что Ивана Егоровича задела не шальная пуля, а ранен в бою», — думал Фёдор Иванович. Что касается Зернова, всё было понятно: тот наверное партизан, а вот Майя…

Если Майя знала о ранении Ивана Егоровича, если она знала, где укрыт раненый, если у неё оказалось всё под руками для операции, значит, она давно связана с Зерновым, значит, она тоже партизанка. По логике вещей — да, партизанка. В таком случае почему же она не сказала ему об этом? Зачем ей скрывать от него? Прежде они были откровенными.

Думая о Зернове и Майе, Фёдор Иванович не мог уснуть до утра. Порой до слуха доносились отдаленные глухие взрывы, то слышались на улице одиночные выстрелы. Фёдор Иванович хотел потихоньку пробраться в комнату соседок, чтобы убедиться, дома ли Майя, но раздумал: к чему такая слежка…

А на следующий день произошло другое странное событие.

В конце приёма в кабинет с узелком пришла Елена Степановна.

— Присаживайтесь. На что жалуетесь? — спросил Фёдор Иванович, хотя был уверен, что Соколова пришла к нему не на приём.

Опасливо поглядывая на Майю, Елена Степановна рассказывала о своих болезнях. Доктор делал вид, будто внимательно слушает пациентку, а сам думал, как выдворить из кабинета Майю. Он понимал, что при посторонних осторожная Соколова ничего не скажет ему.

— Майя, сходи-ка в палату и принеси температурный лист больного Никонова.

Когда сестра вышла, он быстро опросил у гостьи:

— Что случилось?

— Спасибо вам, Фёдор Иванович, я знала, что вы поможете. Вот передайте нашему красноармейцу тёплые носки и варежки, не успела я…

— Красноармейцу? А где он?

— Отправила, — радостно сообщила она. — От вас ко мне вчера приходил человек. От доктора, говорит, от Бушуева.