— Не подходи! — Она сделала еще шаг назад, когда земля вдруг странно дернулась под ее ногами и куда-то пропала, небо качнулось и пахнуло в лицо темнеющей синевой, и она вновь почувствовала ветер — такой же безграничный ветер свободы, как тогда, по дороге в Негуши. Она соскользнула вниз и на миг ощутила полет, а затем, повинуясь какому-то животному инстинкту, попробовала вцепиться руками в выросшую перед глазами скалу. Камни выскальзывали из-под пальцев, едва она успевала уцепиться за них, хрупкая опора, на миг оказавшаяся под ногами, начала крошиться, как вдруг над ней, закрывая солнце, возникла фигура Ивана.
— Давай руку! — крикнул он, заглушая ветер. — Давай же!
Она едва успела протянуть ему руку, когда камни под ее ногами окончательно сорвались вниз. Ее возможный убийца с силой схватил ее за запястье и, упав на землю, начал медленно вытягивать наверх.
Она смотрела на него глазами, полными ужаса и мольбы, и Ваня, напрягая последние силы и стараясь не ослаблять хватку, осторожно вытаскивал ее из смертоносной бездны. Он знал, что, не задумываясь, убил бы ее в случае необходимости, как убивал многих людей до этого. Более того, он ненавидел себя за то, что не сделал этого раньше, самоуверенно решив растянуть удовольствие и потешить свою похоть. Но теперь, когда вариант убийства казался худшим из возможных, а прошлый план ломался на глазах, Иван, не имея возможности следовать ему, доверился инстинктам, самый главный из которых был до банальности простым: помочь человеку, которому нужна была его помощь. Девчонка, которой по всем его расчетам уже не должно было остаться в живых, теперь со страхом смотрела на него снизу, все еще не веря тому, что он ее спасет.
Ваня сжимал ее рукой, все еще испачканной в чужой крови, чувствовал вес ее тела, и внезапно эта сцена показалась ему такой знакомой, что ощущение де жав ю пронзило ум и сердце, как стрела. Шестнадцать лет назад он точно также чувствовал каждой клеточкой вес чужого тела, также ощущал, как засыхает на его руках чужая кровь и точно также, вопреки всему, бился за чужую жизнь.
«Илюшка, держись!», — шептал Ваня, выталкивая тело израненного кавказца из грязной канавы и чувствуя, что всем своим существом сливается с этим незнакомым, смуглым, до полусмерти избитым человеком. Не смей умирать, Илюшка! Не смей! Что было бы, если бы таинственный Ильяс выжил тогда, в лесу на окраине Москвы? Никогда в Ваниной жизни не появилось бы в таком случае пыток в милиции, боли от предательства самых близких друзей, ФСБ и скинхедов, войны на Донбассе и переворота в Черногории. Живи же, черт возьми! Что ты наделал, как мог оставить меня одного в этом аду с одним-единственным вкусом — ядовитым и притягательным вкусом смерти?
— Невена, держись! Хватайся за меня! Не отпускай, слышишь?
Он вытащил ее на край обрыва и устало откинулся назад, лег на спину, глядя на последние закатные всполохи на темнеющем небе. Ну вот и все. Теперь, кажется, он вновь добился ее доверия. Они вместе выберутся отсюда, она позвонит Хиггинсу и успокоит его и, может быть, ему еще удастся сбежать невредимым. Внезапно услышал шум совсем рядом, за монастырской стеной. В проеме арки показались вооруженные до зубов спецназовцы, мгновенно наставившие на него автоматы. Он едва успел вскочить, когда услышал голос, крикнувший по-сербски:
— На землю, лицом вниз!
Ваня молча смотрел на врагов. Старый план рухнул, а новый возник в голове так ясно и четко, словно от сотворения мира был самым правильным. Он оглянулся назад, на ровное, как стекло, наполненное сияющей синевой море и ровную линию гор. Где-то белыми пятнами виднелись катера, а в середине залива одиноко маячил белый парус, словно сошедший из стихотворения Лермонтова. Где-то на другом берегу волны Адриатики из века в век бились в крепостные стены, и Ваня внезапно подумал, как много людей, которых уже давно нет в живых, касались этих привычных ко всему стен. Он неспешно улыбнулся преследователям.
— Иван, не надо! — внезапно догадавшись о его замысле, шагнул вперед один из спецназовцев. Слишком поздно. Кивнув на прощание черногорцам, Иван Старчук произнес по-русски только одну странную фразу: «все своевременно», а затем развернулся и шагнул вперед — навстречу белому парусу…
Невена Княжевич, еще не оправившись от шока, рыдала, уткнувшись лицом в пожелтевшую осеннюю траву. Деррик Дэнсон подбежал к ней и обнял.
— Все хорошо, все кончилось, — повторял он по-английски, прижимая ее к себе. — Один хороший, очень хороший человек просил защитить вас.
Она с недоверием взглянула на него, словно не веря, что речь шла о ней, а затем снова заплакала, прижавшись к его плечу.