Подвиг продолжается

— Председателя нету, оперативников нету, сидят у нас всякие. А я никаких дел решать не имею права... — он повернулся и скрылся в здании.

Минин, удрученный, некоторое время стоял, соображая, куда же пойти, где выяснить это дело? И вспомнил о Вячеславе Усачеве. Минин несколько месяцев служил у него. Усачев был хоть и строгим, но отзывчивым и справедливым человеком. Он мог помочь в такой беде.

Усачев выслушал Минина внимательно и с участием.

— Ладно, парень, пока потерпи, — успокоил Усачев. — А я разузнаю, что там натворила твоя невеста.

Председатель Царицынской губчека Дмитрий Анисимович Павин был в отъезде, и его обязанности временно наполнял Павел Петрович Мышкин, невысокий худощавый человек с короткой щетиной усов над тонкой верхней губой. Валентину Першикову арестовали по его распоряжению. Мышкин принял Усачева холодно.

— Першикова — явная контра. На вождя мирового пролетариата, на товарища Ленина, карикатуру изобразила. Вот соберем коллегию и, может быть, в расход ее пустим за такое дело, — жестко сказал он.

Усачев понял, что вгорячах Мышкин может решиться и на это. Он крут и неразборчив. Усачев удивлялся, откуда у Мышкина, бывшего кузнеца металлургического завода, неплохого рабочего парня, появилось столько необузданности и жестокости. Работая в Чрезвычайной комиссии, он сделался болезненно подозрительным, готов был любого человека «непролетарского происхождения» считать скрытым врагом, контрой.

Усачев понимал, что арест Валентины Першиковой совершен в запальчивости и поэтому нелеп и неоправдан, но доказать этого Мышкину не смог.

Конечно, можно было бы легко решить это досадное дело в губисполкоме или Царицынском партийном комитете, но в связи с усложнившейся обстановкой на фронте почти все ответственные работники временно выехали на передовые позиции. А ждать их возвращения было некогда.

После неприятного разговора с Мышкиным Усачев зашёл к секретарю ЧК Карлу Поге, который до прихода в ЧК возглавлял центральный городской жилищный отдел, немного знал Першикову и мог дать добрый совет.

— Мышкин упрям и норовист, а теперь он закусил удила и от своего не отступит, — сказал Пога, озабоченно потирая переносицу. Он был в затруднении. Подумав, посоветовал: — Надо найти авторитетных поручителей за Першикову. Я — не в счет, — виновато развел он руками. — Сам — чекист. Да Мышкин мое поручительство и во внимание не примет.

Вечером к Усачеву пришла Вера.

— Мама слыхала, что вы хлопочете о Вале. Просила навестить нас.

Мать с воспаленными от слез глазами встретила Усачева у порога и с причитаниями припала к его груди:

— Голубчик, сыночек! Вызволи нашу единственную кормилицу, отведи от нее лихую беду. Пропадем мы. Без нее в доме уже который день куска хлеба нет.

Першиков-отец молча стоял в стороне и нервно жевал прокуренные усы.

Усачев ушел от Першиковых с тяжелым сердцем.

Весь следующий день Усачев и Минин ходили по царицынским учреждениям и организациям с хлопотами о Валентине. Нашли нескольких поручителей, известных в городе большевиков. Свое поручительство предложил даже председатель реввоентрибунала Эйтнер. Но на Мышкина это не произвело никакого впечатления.

— Першикова — враг. Она в тюрьме. И мы поступили с ней, как с врагом революции, — упрямо отрубил он Усачеву, дав понять, что больше не намерен обсуждать это дело.

Когда Усачев передал этот разговор Минину, молодой красноармеец совсем пал духом.

— Может, дать телеграмму самому товарищу Ленину? — в последней надежде неуверенно предложил Минин.

Усачев подумал и согласился. Пусть сам товарищ Ленин решит, какой кары заслуживает легкомысленная работница жилищного отдела.

К вечеру, помеченная 6 марта 1919 года, в Москву полетела телеграмма:

«Предсовнаркома Ленину.

Зарисовав машинально на службе с художественным талантом Ваш портрет, осуждена в тюрьму Царицынским Губчрезкомом служащая жилищного отдела 17-летняя Валентина Першикова, освободите, трудом загладит поступок, голодает семья.

Начальник милиции 1-го участка Усачев».

Прошел день, второй... Валентина по-прежнему сидела в тюрьме, к ней никого не допускали. Минин, отчаявшись, решился еще и от себя телеграфировать Ленину.

Он написал о проступке и аресте своей невесты, сообщил о поручителях за нее, просил о ее помиловании, поклялся своею кровью искупить ее вину. На телеграфе удивились такой телеграмме, но приняли и тотчас передали ее в Москву.

4