Подвиг продолжается

И 1 Мая 1918 года перед демонстрацией трудящихся на площади Свободы, как стала называться бывшая Скорбященская площадь, состоялся парад подразделений 1-го революционного батальона имени Царицынского Совета. Чеканя шаг, бойцы революционной милиции приятно удивили всех выправкой и единой формой. Пехотинцы были одеты в гимнастерки и галифе защитного цвета, а кавалеристы и артиллеристы выделялись синими галифе. На зеленых фуражках у всех сверкали красные звездочки, а на воротниках — малиновые петлицы.

Председатель Царицынского Совета Яков Ерман и председатель Царицынского штаба обороны Сергей Минин, стоя на ступеньках центрального подъезда здания Совета, вместе со всеми собравшимися на площади от души аплодировали проходившим мимо бойцам — блюстителям революционного порядка.

4

Жизнь батальона сплошь соткана из происшествий, случаев, маленьких и больших «ЧП»...

Как-то около 11 часов утра, едва закончились тактические занятия, в штаб батальона ворвался дежурный и доложил, что какой-то солдат гарнизона, видимо, будучи в отгуле, «с пьяных глаз» учинил драку в сквере против нового собора, а когда его же избили, побежал в казарму и поднял на ноги своих товарищей. Те в свою очередь, окружив сквер, лихо палят теперь по публике из винтовок (должно быть — для устрашения), ищут обидчиков...

— Какого полка солдат — известно? — уже выбегая из душной комнатенки штаба, кричит Синюков на ходу. — Левченко, со мной, быстро!

— Бить тревогу? — спрашивает тот как бы на всякий случай.

— Погоди! Шуму и так довольно!

— Ясно, товарищ командир!

А самому ничего не ясно. Неуклюже семенит Левченко следом за Синюковым, дивится командировой неосмотрительности: неизвестно еще, какой оборот примет дело, а он даже оружие свое личное не захватил...

На полпути к казармам они натыкаются на начальника бесчинствующих солдат. Ему тоже донесли о случившемся, и в общем-то он не против расправы с «обывателями».

— Ну, раскиньте мозгой, что дороже: солдатская честь или спокойствие каких-то бузотеров-обывателей? — развязно говорит он.

— Революционная дисциплина — дороже! — вскипает Синюков. — И революционный порядок!.. Предупреждаю, если через пять минут вы не сумеете сами убедить своих солдат прекратить безобразие, они будут все разоружены моим батальоном и преданы суду!

Начальник отряда болезненно морщится: он знает, что такое 1-й революционный батальон — в миг разоружит, и охнуть не успеешь. Сникнув, тихо и зло приказывает заместителю:

— Трубить сбор в казармы!

Не проходит и часу после инцидента в сквере, а уже новое донесение поступает в штаб Синюкова: возле станции Юго-Восточная прикатившая невесть откуда на бронепоезде дружина левых эсеров громит толкучий рынок, грабит (под предлогом реквизиции продаваемого с рук воинского обмундирования) все товары подряд.

Синюков звонит Ерману: как быть?

Тут же следует ответ: дружину разоружить, а незаконно реквизированные вещи вернуть владельцам.

И вот уже две роты батальона и его конная сотня в районе происшествия.

А здесь реквизиция идет полным ходом. Эсеры-«экспроприаторы» разбрелись по базару, и каждый действует в меру своих сил и предприимчивости.

Над кипящей тревожно толпой волнами прокатывается несмолкаемый гул. Ругань, визг, плач, окрики...

— Кара-ул! Погром!

— Пошто же, родимец мой, последнее изымаешь?

— Именем р-революции!

— А-а-а-а... Не отдам!..

— А это что еще за «мармазель»?

— Креста на вас нету, ироды!

— Я те укушу, стерва!..

Павел Синюков, как вихрь, проносится на гнедой лошади перед отрядом.

— Перекрыть все выходы! Привести в готовность пулеметы! Первая и вторая роты, цепью — вперед!..

И пошли синюковцы просеивать толпу, вылавливая эсеров, как карасей в мутном пруду.

— Оружие есть? Сдать!...Документы? Отобрать, проверим!.. Награбленное барахло? Сваливай в кучу!..

И снова шумит толпа, как потревоженный улей.

— Так их бандитов! Так! — надрывается сиплый голос.

— По какому такому праву? — пробует возражать какой-то «экспроприатор».

— Нас предали! — несется с другого конца базара.

Через два часа все кончено. На опустевшей базарной площади сдвинуты в беспорядке колченогие столы, лавки. Теплый ветер лениво перекатывает клочья порванной бумаги, пестрые лоскуты тряпок...

А вечером уполномоченный представитель от эсеровской дружины является к Синюкову в штаб для переговоров. Ведет он себя дипломатически сдержанно.

— Предлагаю считать это печальным недоразумением! В конце концов дружина только исполнила приказ, по которому продажа обмундирования, как вам известно, запрещена. И если среди наших обнаружились несознательные, то можно разобраться, уладить все тихо, по-товарищески.

— По-товарищески не выйдет, — спокойно прерывает его Синюков. — Оружие будет возвращено только с разрешения Царицынского Совета.

Эсеровский представитель заметно нервничает:

— Я настаиваю на возвращении дружине оружия!

— Это ваше право — настаивать. Но это ничего не меняет.

— Тогда как уполномоченный представитель нашего штаба я вынужден заявить: в случае неудовлетворения вышеизложенного требования мы открываем орудийный огонь по городу.