Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Глаза его были полузакрыты. Он покачивался на табурете, судорожно вцепившись руками в края и, казалось, из последних сил сдерживал рвущийся изнутри стон. Перед тем как привести его к нам, его попытались отмыть, но на кистях остались следы кровоподтеков. Планка военной рубахи, выбеленной солнцем, пропахшей пылью, кровью, бензином, была не застегнута, не было пуговиц, край ворота, когда-то на скорую руку прихваченный ниткой, вновь оторвался и просто свисал.

Минуты три царила тишина. Молчал даже оберштурмфюрер. Потом капитан-лейтенант произнес, как мне показалось – грустно:

– Ну, поговорили с соотечественниками? Общение было приятным?

Спина фрау Воронов чуть напряглась. Оберштурмфюрер ухмыльнулся.

– Не очень, – ответил с трудом лейтенант. Слабый, охрипший голос был исполнен равнодушия и тоски.

– Но, похоже, оно пошло вам на пользу, – констатировал капитан-лейтенант. – Вот вы уже и не требуете, чтоб с вами говорили непременно по-русски и не отмалчиваетесь через раз. А у меня для вас приятный сюрприз: я предоставлю вам уникальную возможность себя обессмертить. Несколько слов для прессы – нашему итальянскому другу.

Младший лейтенант посмотрел в мою сторону, угадав итальянскую прессу именно во мне. Проницательности здесь не требовалось, прочие мужчины носили немецкую форму. Я посмотрел ему прямо в глаза. Представился. Он ответил движением мышц лица. Не исключено, что просто сглотнул, измученный усталостью и болью.

Долгого разговора не получилось. На мои вопросы он отвечал неохотно. Имя, звание, место рождения, местонахождение военного училища, полтора и даже меньше месяца на фронте, номер дивизии и полка – все это было известно и так. Почему вы сопротивлялись? Понятно почему. Почему не сдались добровольно? Тоже понятно. Разве? Ведь ваше сопротивление было бессмысленно. В сорок первом оно тоже казалось бессмысленным, но немцы не взяли Ленинграда…

– Петербурга, – перевел Лист с советского языка.

И из-под Москвы их отбросили на двести километров. (Фрау Воронов поморщилась.) И из Таганрога выперли, и из Ростова. И в Донбассе потеснили.

– Ну, – усмехнулся капитан-лейтенант, – это были временные трудности. Зато теперь мы в Севастополе. Тоже ведь взяли не сразу. Но взяли. Где гарантия, что так не будет в Петербурге или в Москве?

Голос его не показался мне уверенным. Листу, пожалуй, тоже. По лицу оберштурмфюрера пробежала тень язвительной ухмылки. Похоже, его забавлял сам факт дискуссии с военнопленным. С другой же стороны, ради прессы можно было и развлечься.

– Гарантий на войне не бывает, – проговорил с усилием русский. – Были бы гарантии… А лучше снаряды и патроны… У меня взвод на Бельбеке остался… и на Мекензиевых…

Лист раздраженно махнул рукой. Фрау Воронов, не видя логики, недоуменно пожала плечами. Капитан переглянулся с Грубером, Грубер что-то беззвучно сказал. Я спросил русского о родителях. Русский ответил. Моряк полюбопытствовал: «Дворяне?» Лейтенант повел головой, то ли отрицательно, то ли утвердительно. «Запросто, – буркнула Воронов. – Таких я знала лично. Большевистские прихвостни. На все пойдут ради пайка». Интересно, подумалось мне, чем занималась, чем кормилась она? Состояла в организации заговорщиков и жила на деньги из конспиративной кассы? Мне захотелось основательно ее расспросить, исключительно из профессионального интереса. В целях познания подлинной России во всем ее цветущем разнообразии.

– Вы в семье единственный ребенок? – зачем-то спросила фрау Воронов.

Он не ответил. Фрау Воронов он словно не замечал. Эффектной и волнующей женщины, брюнетки с красивым бюстом и подернутыми чем-то глазами. Надеюсь, что Лист с ней не спал. Оберштурмфюрер предпочитал блондинок, и одна из них, возможно единственная, была нам давно известна. Занятно, кстати, пожалел бы я эту блондинку, если бы партизаны пристрелили ее разом с Листом?

Капитан-лейтенант повторил вопрос, заданный фрау Воронов. Младший лейтенант слегка приподнял голову.

– У меня был старший брат. И младший.

– Был?

– Младший умер в девятнадцатом. О старшем нет известий. Двадцать лет.

– Кем он был?

Несколько помедлив, младший лейтенант очень тихо сказал:

– Это не имеет значения.

Капитан-лейтенант печально вздохнул.

– Еще один невежливый ответ. Что с вами, лейтенант?

Фрау Воронов хмыкнула и вернулась к прежней теме.

– Все яснее ясного, братец был комиссаром. Таких комиссаров из бывших у красных имелось множество, можете мне поверить. Наверняка попался в плен и его вздернули. Наши или какие-нибудь повстанцы. Бедный мальчик пропал без следа. Бывает.

Лейтенант промолчал. Грубер шепнул оберштурмфюреру:

– Не думаю. Тут что-то другое.

– На редкость мерзкие твари, – не слыша его, проворчал оберштурмфюрер, отгоняя газетой зеленую муху, залетевшую в оставленное открытым окно. – Не знаете, на какое расстояние они могут летать? А то ведь насидятся на трупах в Севастополе. Получай, собака!