Подвиг Севастополя 1942. Готенланд

Крепко сжатый в руке «Голос Крыма» с резким свистом рассек неподвижный воздух. Отброшенное в сторону насекомое стремительно пронеслось мимо лица фрау Воронов. Та, принявши к сведению предположение Листа о трупах, испуганно отшатнулась, ненароком прижавшись ко мне. Обнаженный локоть женщины на миг коснулся моей ладони, наши голени на секунду соприкоснулись. Я ощутил в ноге электрический разряд.

– Прилетели с ближайшей помойки, – высказался капитан-лейтенант.

– Тоже хорошего мало, – продолжал размахивать «Голосом Крыма» Лист. – А может, из фильтрационного лагеря. А там покойников хватает. Не успеваем закапывать. Да шла бы ты… Черт, еще одна. Господа, не дайте ей сесть на горлышко, я потом не смогу пить, этот херес мне стоил денег.

Вызванный в кабинет татарин довольно быстро изгнал летающих тварей прочь. Окно пришлось на время закрыть. Лист приложился к хересу, отхлебнув его прямо из бутылки («Вроде бы не села, а?»). Фрау Воронов незаметно поморщилась и заглянула мне в глаза – как человеку, которому можно довериться практически во всем. Движением век я дал ей понять, что Листа не одобряю. Отношение брюнетки к оберштурмфюреру растрогало меня до слез и моментально сделало нас ближе.

– Хотите воды? – спросил русского капитан-лейтенант. Тот кивнул. Фрау Воронов напряглась. Наливать воду младшему лейтенанту предстояло, конечно же, ей, а она была вовсе не склонна облегчать его участь хоть в чем-то. Такое ее не красило, но кто знает, что ей довелось пережить за годы советской власти? Она не любила Листа. Мне было достаточно этого.

Младший лейтенант не без труда разомкнул почерневшие губы.

– Если позволите, я сам.

– Валяйте, – сказал ему Лист. – Только не пытайтесь шарахнуть нас графином по голове. Пристрелю немедленно.

– Боюсь, не хватит сил, – проговорил лейтенант, вставая со стула и медленно подходя к столу. Нашел в себе силы шутить – или просто лишь вырвалось в тон дурацкой шутке оберштурмфюрера?

Он налил в стакан воды. Не пролив ни капли, хотя рука его дрожала. Выпил одним глотком. Налил другой и выпил снова, на этот раз чуть медленней. Вернулся на место и сел.

Я задал несколько вопросов и записал ответы. Любопытные, но не те, что могли бы прийтись по вкусу редакции. При каждом из них фрау Воронов ежилась и бледнела, капитан-лейтенант грустнел, зондерфюрер недовольно хмыкал, а Лист победительно оглядывал нас троих, радуясь новой жертве. Понимал ли оберштурмфюрер, что мне хотелось его смерти больше всего на свете? Не знаю.

– Что вам, в конце концов, дала эта чертова власть? – спросил вдруг резко капитан-лейтенант, перебив меня на полуслове.

Младший лейтенант посмотрел на него и неловко пожал плечами.

– Лично мне – ничего. Но ведь важно не то, что она дала, а то, что она не сумела отнять.

– И чего же она не сумела отнять? – спросил его Грубер.

Младший лейтенант перевел глаза на зондерфюрера.

– Родину, например.

Капитан-лейтенант вздохнул и повернулся ко мне.

– Есть еще вопросы, господин Росси?

Я дал понять, что нет. Капитан-лейтенант опять обратился к русскому:

– Кстати, молодой человек, я готов повторить вам свое предложение.

Я не знал, о чем у них был разговор, но догадаться было нетрудно, поскольку было ясно, в каком ведомстве подвизается. Лейтенант молчал примерно полминуты. Мне показалось, что он улыбается, угрюмой, предсмертной, тоскливой улыбкой. Затем он резко мотнул головой. Простое движение далось нелегко, черный рот искривился от боли. Капитан-лейтенант развел разочарованно руками.

– Дело ваше. Я хотел вам помочь. Вы понимаете, что вас ждет?

– Мне всё равно.

– Прощайте.

Русского увели. Грубер поднялся со стула и неторопливо прошелся по комнате. Фрау Воронов поправила челку. Захмелевший от хереса Лист уютно дремал в своем кресле. «Голос Крыма» подрагивал на коленях в такт негромкому сопению убийцы. Моряк задумчиво смотрел в бумаги на столе.

– Вот так мы и живем, господин Росси, – тихо сказал он мне. – Безжалостная логика войны. Он неплохо держался и мог быть полезен. Пусть его конец будет легким.

Грубер заметил:

– Эффектный ответ, но для газеты вряд ли подойдет.

Видимо, он имел в виду слова лейтенанта о родине. Именно так поняла фрау Воронов Грубера. С неожиданной злостью и сталью в глазах она быстро проговорила:

– Демагогия. У моего отца отобрали не только имение. У него отобрали и родину, вышвырнули подыхать от голода в Константинополь.

От резкого звука ее голоса проснулся и вскинул голову Лист. Я не захотел согласиться с фрау Воронов, пренебрегши возможным риском охлаждения наших едва наметившихся отношений.

– Мне кажется, этот лейтенант имел в виду совсем другое, чего, возможно, действительно нельзя отнять.

Фрау Воронов пожала плечами.

– Отнять можно всё, – сказала она обиженно, однако делая мне скидку как несведущему иностранцу. – Вы, господин Росси, не знаете, что такое большевизм. Вам не приснится и сотой доли того, что я тут пережила. Тем, кто удрал, повезло. Лучше голодать в Париже, чем ежедневно трястись от страха на милой родине.

Капитан-лейтенант, поднявшись со стула, положил ей ладонь на плечо.