Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара

И каждый встречный считал своим долгом указать мне дорогу. Бывают моменты, когда беззастенчивая наглость является высшей мудростью. Но осторожность тоже необходима. Признаюсь, что о ней-то я тогда совершенно забыл. Я долго скакал, приближаясь к полю битвы, пока уланский офицер не схватил мою лошадь под уздцы и указал на группу людей, стоявших возле горевшей фермы.

– Это маршал Блюхер. Отдайте ему донесение, – сказал он.

Седовласый генерал находился на расстоянии пистолетного выстрела от меня. Он повернул голову в мою сторону.

Быстро, как вспышка молнии, в голове промелькнула фамилия командующего авангардом пруссаков.

– Генерал Бюлов! – воскликнул я. Улан отпустил уздечку. – Генерал Бюлов! Генерал Бюлов! – кричал я при каждом прыжке, а моя лошадка несла меня все ближе к французским позициям. Промчавшись галопом мимо горящей деревушки Планшнуа, я оказался между двумя колоннами прусской пехоты. Взобравшись на холм, я обогнул полк силезских гусар, которые шли в атаку. А затем, распахнув широко плащ, чтобы был виден французский мундир, поскакал в расположение своих войск. Я снова оказался в самом сердце корпуса Лобо.

На этот раз вид, который раскинулся передо мной, заставил замереть на месте. Я не мог пошевелиться, едва мог дышать, увидев то, что произошло с армией за время моего отсутствия. Мой путь лежал через возвышенность. Взобравшись на нее, я бросил взгляд на долину Ватерлоо. Отправившись на выполнение задания, я оставил две великие армии, стоявшие друг против друга, и широкое пространство между ними. Сейчас армии представляли собой две длинные разрозненные полосы, состоящие из потрепанных частей, и огромное количество раненых и убитых лежало между ними. Земля на две мили в длину и полторы в ширину была усыпана окровавленными телами. Мне не привыкать к виду мертвых тел – сейчас меня ошеломило другое: по крутому склону в сторону британских позиций волна за волной двигался густой лес штыков. Мне ли не узнать медвежьи шапки гвардейцев? Хотя я не мог знать наверняка, но инстинкт старого солдата подсказал, что это был последний резерв Франции. Неужели император с азартом отчаянного игрока бросил на карту последнее, что имел? Гвардейцы поднимались все выше и выше. Величественные, несокрушимые, не обращая внимания на выстрелы мушкетов и огонь артиллерии, они катились вперед грозной черной волной и навалились на английские батареи. В подзорную трубу я увидел, как английские артиллеристы прятались под свои пушки или бросались бежать. А волна медвежьих шапок катилась все дальше и, наконец, с шумом, который докатился до меня, пересеклась с английской пехотой. Шла минута за минутой. У меня замерло сердце. Они оставались на месте, уже не наступали – их остановили. О Господи! Разве это возможно? Разве кто-то способен сломить старую гвардию? Одна черная точка скатилась по склону, затем две, четыре, десять, и вот уже огромная масса дрогнула, остановилась, опять дрогнула и, словно обезумев, беспорядочно покатилась вниз. «Гвардия разбита! Гвардия разбита!» – несся со всех сторон крик. Вдоль всей линии пехота обратилась в бегство, а артиллеристы побросали свои орудия.

– Старая гвардия разбита! Гвардия отступает! – прокричал, пробегая мимо меня, офицер с перекошенным лицом.

– Спасайся, кто может! Нас предали! – закричал другой.

Солдаты, обезумев от ужаса, расталкивая друг друга, мчались назад, как перепуганные овцы. Стоны и крики раздавались со всех сторон. Взглянув в сторону английских позиций, я увидел нечто такое, что не забуду никогда. Одинокий всадник стоял на кромке холма, освещенный красными лучами заходившего солнца. Настолько темной и неподвижной была его фигура, что, казалось, сам дух войны склонился над залитым кровью полем битвы. Пока я смотрел, всадник поднял высоко вверх шляпу. Повинуясь сигналу, английская армия с глухим ревом перевалила через кромку холма и покатилась в долину. Длинные, красные и голубые, окаймленные сталью линии пехоты, сметающие все на своем пути волны кавалерии, лязгающие и гремящие артиллерийские батареи навалились на наши разрозненные ряды. Все было кончено. Крик агонии, агонии храбрецов, прокатился по нашим позициям с одного фланга на другой. Еще мгновение – и вся доблестная армия оказалась объята диким ужасом. То, что недавно было дисциплинированным войском, превратилось в огромную, охваченную паникой толпу. Даже сейчас, дорогие друзья, я не могу говорить об этом ужасном дне спокойно, без слез.

Поначалу меня понес бушующий людской поток. Я барахтался в людском море, как соломинка в мутной воде. Но неожиданно, посреди суматохи и неразберихи, я увидел группу всадников в серых, обшитых серебром мундирах, с высоко поднятыми, пробитыми пулями и осколками штандартами. Вся мощь Англии и Пруссии не смогла сломить боевой дух конфланских гусар. Но когда я приблизился, мое сердце облилось кровью. Майор, семь капитанов и пятьсот солдат остались лежать на поле боя. Юный капитан Сабатье принял на себя командование полком. Когда я спросил его, куда подевались пять эскадронов, он указал пальцем назад и ответил: