Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара

Я скакал, втянув голову в плечи на манер Наполеона и не осмеливался повернуться назад, чтобы мои преследователи не разглядели усы. Высоко поднятый воротник серого плаща частично скрывал мое лицо. Даже сейчас, если пруссаки обнаружат ошибку, то смогут повернуть коней и легко догнать карету императора. Когда мы вновь выскочили на дорогу, я мог определить расстояние между собой и своими преследователями по стуку копыт. Стук становился громче, кажется, что расстояние между нами медленно сокращалось. Мы скакали по каменистой, неровной тропе, шедшей от брода. Я осторожно обернулся и увидел, что опасность исходила от одинокого всадника, который вырвался вперед и далеко обогнал своих товарищей.

Меня догонял гусар – всадник небольшого роста на крупном черном скакуне. Небольшой вес позволил пруссаку обогнать остальных. Первое место всегда почетно, но при этом наиболее опасно. Ему вскоре пришлось в этом убедиться. Я нащупал седельные сумки, но, к моему ужасу, в них не оказалось пистолетов. В одной находилась подзорная труба, другая была заполнена бумагами. Моя сабля осталась привязанной к седлу Виолетты. Ах, если бы у меня в руках было оружие, а я сидел на спине своей лошади, мне бы не составило труда расправиться с этими мерзавцами. Но все же я не был совершенно безоружен: собственная сабля императора оказалась притороченной к седлу. Она была короткой и искривленной, а эфес богато инкрустирован золотом. Такая сабля годилась более для того, чтобы сверкать на параде, а не служить солдату в смертельном бою. Однако я вытащил саблю из ножен и стал ожидать, когда подвернется удобный случай пустить ее в дело. С каждым мгновением стук копыт за моей спиной становился все ближе. Я слышал, как фыркала лошадь моего преследователя, а он посылал злобные проклятия в мой адрес. Тропа круто заворачивала в сторону. Я повернул своего араба и поднял на дыбы. Пруссак оказался со мной лицом к лицу. Он скакал слишком быстро, чтобы успеть остановиться. Его единственным шансом было наскочить на меня и сбить с ног. Разумеется, он встретил бы тогда собственную смерть, но, ранив меня или лошадь, лишил бы меня последней надежды на побег. Однако этот глупец, увидев мое лицо, вздрогнул от неожиданности и решил проскочить справа. Я склонился над шеей своего коня и всадил свою игрушечную саблю в живот пруссака. Саблю, очевидно, ковали из лучшей стали, она была острой как бритва. Я даже не почувствовал, как лезвие вошло в плоть, лишь брызги крови полетели во все стороны. Конь пруссака продолжал скакать. Всадник продержался в седле еще около сотни ярдов, затем уронил голову в гриву и сполз на землю. Я тем временем скакал следом за лошадью погибшего. Наша схватка длилась не более нескольких секунд.

Когда пруссаки поравнялись со своим мертвым товарищем, из их глоток вырвался мстительный вопль. Я не мог сдержать довольную улыбку при мысли о том, что они будут думать о способностях императора скакать верхом и управляться мечом. Украдкой взглянув назад, я увидел, что никто из семи всадников не остановился. Важность задания, которое им предстояло выполнить, значила для этих людей больше, чем судьба погибшего товарища. Они были неутомимы и безжалостны, как охотничьи псы.

Я вырвался далеко вперед, а конь не проявлял признаков усталости. Мне стало казаться, что опасность позади, как именно в эту минуту на меня навалилось непредвиденное. Дорога раздвоилась. Я выбрал более узкую тропинку, потому что она густо поросла травой: коню легче скакать по такой дороге. Представьте мой ужас, когда, промчавшись мимо ворот, я очутился во дворе фермы. Конюшни и другие хозяйственные постройки стояли по сторонам прямоугольником. Выхода нигде не было. Ах, друзья, разве этого недостаточно, чтобы мои волосы стали совершенно седыми?

Отступление был невозможно. Копыта коней пруссаков выбивали дробь все ближе и ближе. Я оглянулся по сторонам. Природа одарила меня острым взглядом. Острый взгляд – это главный талант любого солдата, но более всего он необходим кавалерийскому офицеру.