Подвиги Рокамболя, или Драмы Парижа

«Милая моя графиня!

Это письмо опередит меня несколькими днями.

Альберт и я – мы возвращаемся, или, лучше сказать, мы просили, чтоб нам позволили возвратиться.

Мой муж так изменился за это время благодаря действию китайского солнца, что его положительно нельзя узнать.

Ждите же нас.

Ваша Концепчьона».

Письмо Бланш де Шамери, виконтессы д'Асмолль, к графине Артовой заключалось в том, что она сообщила графине о своей радости по случаю возвращения своего брата и писала ей, что она едет навстречу ему в Кадикс.

Концепчьона писала также виконтессе д'Асмолль и просила ее приехать к ней на корабль, так как карантинные правила заставляют пробыть их около двух недель, не сходя с корабля. Комендант порта, желая услужить виконту д'Асмоллю, взялся тайком провезти их на корабль «Сервантес», на котором приехала Концепчьона с мужем.

– Мне кажется, это довольно трудно, – заметил Фабьен.

– Да, но у меня составился небольшой план, – сказал комендант.

– В чем же он будет состоять? – спросила Бланш.

– Видите ли вы этот островок?

– Да.

– «Сервантес» стоит недалеко от этого островка, а на нем у нас находятся мастерские, где каторжники выделывают канаты. На этом же островке находится сталактитовый грот. Я повезу вас туда показать его вам.

– Отлично, – заметил виконт.

– При наступлении ночи, – продолжал комендант, – мы опять сядем в лодку, что сделает также и капитан «Сервантеса» с нашими дорогими пассажирами, лодки наши встретятся, и мы… ну, да вы понимаете.

– Конечно, – засмеялся Фабьен.

Комендант посадил Фабьена и его жену в лодку и перевез их на остров.

Каторжники, ужинавшие в это время, при виде коменданта встали и сняли свои шапки.

– Хорошего аппетита! – пожелал им комендант.

Он вел под руку Бланш де Шамери, а Фабьен шел подле него.

Шагах в тридцати от группы ужинавших лежал отдельно один арестант.

При виде коменданта он хотел встать, но не смог сделать этого и только снял свою шапку.

– Что с ним? – спросил комендант.

– Это маркиз, – ответил сторож, – он только что сломал себе ногу, и его надо отправить в госпиталь.

– У вас есть и маркизы? – спросил Фабьен, улыбаясь.

– Да. Он, по крайней мере, выдает себя за него. Он, кажется, француз. Лет пять тому назад бежал, испортил себе лицо, чтобы не быть узнанным, и был пойман опять через несколько дней.

Каторжник стонал от боли.

– Бедный человек! – проговорила госпожа д'Асмолль и подошла к каторжнику.

Каторжник увидел ее и вскрикнул. Бланш взяла свой кошелек и, достав из него несколько золотых монет, подала их каторжнику и сказала:

– Не унывайте, Бог милостив и простит вас. Затем она отошла.

Рокамболь забыл на время свои физические страдания, и две крупные слезы выкатились из его глаз.

– Она не узнала меня, – проговорил он с отчаянием. – О! Все, что я вынес до сих пор, было ничтожно перед этим. Вот истинное наказание!

Книга VIII. Тулонский острог

Острожный колокол прозвонил к полуденному отдыху. Арестанты разместились в разных местах небольшими группами и, как обыкновенно, начали рассказывать друг другу о прошлом житье-бытье.

№ 117, таинственный и угрюмый арестант, внушал всем уважение; даже Милон, несмотря на свою геркулесовскую силу, чувствовал, что его товарищ достойнее его, и вследствие этого всегда обращался с ним почтительно.

Во время полуденного отдыха № 117 ложился и закрывал глаза; ночью лежал на койке врастяжку и не шевелился до самого утра.

Зорко следили за ним глаза надсмотрщиков, опасаясь его бегства; но он никогда, быть может, и не думал бежать и прибегал ко сну, как к последнему и высшему утешению.

– Расскажи-ка мне свою историю, – обратился № 117 к Милону, – я до сих пор ее еще не знаю.

– Извольте. Я был доверенным слугою и сослан сюда за кражу драгоценных вещей. У барыни моей были две прелестные девочки – близнецы; им теперь около восемнадцати лет, и они, наверное, живут в нищете. Братья моей барыни – страшные негодяи – несколько раз покушались на жизнь малюток, и поэтому мы секретно отвезли их однажды ночью в монастырь, где скрыли даже их настоящую фамилию.

По возвращении из монастыря барыня сказала мне: «Милон, ты честный человек, и я смело на тебя полагаюсь. Братья мои, покушавшиеся на жизнь моих детей, рано или поздно убьют меня, и потому я заблаговременно должна обеспечить будущность моих дочерей».