Подвижники — миряне. Том I

Когда его спрашивали о земных поклонах, он отвечал: «Что, разве сложно нам делать сорок поклонов в день?» Это число он считал минимальным и необходимым для каждого. После каждого поклона он немного молился стоя и совершал следующий. Всё это он делал благоговейно и не спеша. Сам поклон играл для него вторичную роль, главным было горение в молитве и умиротворение. Он был целиком поглощён тем, что делал. Его молитва была не формальной и сухой, она имела сладость и совершалась со страхом Божиим.

Мировой судья г — н Аристид Япундзйс некоторое время жил в доме Константина. Его комната была рядом с комнатой дедушки, их разделяла только одна стена. Поначалу гость терпел, но однажды пожаловался сыну Константина, что по ночам не может заснуть из — за разговоров в соседней комнате: «Вечером дедушка просыпается и начинает с кем — то беседовать. Кто — то его посещает. Вы не знаете, что происходит? Может, кто — то стоит под его окном? Эти разговоры мешают мне спать, и днём мне трудно сосредоточиться на работе».

Тогда сын решил поговорить с отцом и узнать, что происходит, так как очень расстроился, что их гость не находит спокойствия и тишины в их доме. Константин растерялся, боялся, что его тайна откроется, и молчал. Но под большим нажимом признался: «Что говорю… Вот… Вечером приходит Святитель Николай и говорит со мной. Что же, мне молча сидеть?» Об этом его домашние не знали, так как их комната была в другом конце дома. И если они что — то и слышали, думали, что дедушка молится.

Однажды невестка спросила: «Как выглядит Святой?» Дедушка улыбнулся, восстанавливая его образ в своей памяти, и сказал: «Он… невысокий». Ещё раз улыбнулся и на этом прервал беседу.

Отныне он охотнее отвечал на вопросы и рассказывал о посещениях Святителя Николая. После таких бесед со Святым, на следующий день, по своему обыкновению он сидел с опущенной головой и плакал. Однажды он плакал так горько, что слёзы капали на пол. Домашние стали расспрашивать: что случилось, не заболел ли он, не расстроил ли его кто — нибудь?

— Мне не больно, никто передо мною не виноват, у меня всё есть. Я плачу не о себе, а о вас, о них. (Константин показал на детей.) Плачу о человечестве, которое впредь не увидит больше светлого дня.

В армии Константин служил в части, располагавшейся в городе Волос[30]. Он был большим патриотом своего Отечества. Часто просил внуков читать ему стихотворения о национальных праздниках и плакал. Он очень переживал о положении греков на Кипре и молился за всех его жителей[31].

Когда кто — то в его доме заболевал, он не сидел с остальными у постели больного, а спешил в свою комнату молиться. Выходил на пять минут, смотрел, в каком состоянии больной, и без промедления опять уходил к себе. Он был главным связующим звеном своей семьи с Богом. Он молился не только о проблемах своих детей, но и за всё человечество.

Дедушка Константин тайно помогал вдове — односельчанке, не имевшей достаточных средств к существованию. Он был очень справедливым человеком. В своём завещании он указал в цифрах меньшую площадь для всех своих участков. Боялся ошибиться и забрать чужое, поэтому не указал даже то, что ему полагалось по закону.

На Афоне ему в благословение дали две книги: «Грешных спасение» и «Сокровищница Дамаскина». Их он хранил как зеницу ока. Очень часто по вечерам или в праздничные дни его невестка читала вслух отрывки из этих книг. Часто вместе с домашними слушали и гостившие у них люди или зашедшие в гости соседи.

Первого числа каждого месяца дом окроплялся и освящался святой водой, раз в год совершалось Соборование. И по крайней мере два раза в год — частная Литургия[32] в одном из деревенских храмов Святителя Николая или Великомученика Димитрия.

Ему был 81 год, когда он в последний раз пошёл на свои поля и виноградники. Устав от многих трудов и дальнего расстояния, он на обратном пути пошатнулся и упал, немного не дойдя до дома. Соседи подумали, что он напился. Но он не был пьяным ни разу в жизни. Никогда не ходил в кофейню[33]. Выпивал только стаканчик вина за обедом, который на афонский манер называл «послушанием». Когда ему предлагали налить ещё, всегда отказывался. Немного вина — для запивки — пил и в день Причастия.

После этого случая родственники ему запретили ходить на поля. Он очень расстроился, но ослушаться не смел. Легонько ударил себя в грудь и сказал: «Сердце летает, хочет бегать и ходить повсюду, но ноги уже не могут».

Никогда он не жаловался на боль, и однажды его спросили, когда потирал руки, болят ли они, ответил: «Болят… Почему бы им не болеть? И они состарились».