Подводная одиссея

– Я тоже хотел бы на это надеяться. Однако боюсь, как бы эти бармалеи не стали нас шантажировать, угрожая Екатерине. Если для них так важен СПА, то пойти ведь могут на все что угодно. И мы это на себе уже ощутили, – вполне трезво толковал русский морской офицер.

– Гадство гадкое, – своеобразно выругался Плахин и осторожно уселся на кровать, будто боялся, что она под ним провалится.

Кровать не провалилась и даже не шелохнулась. Однако именно после того, как мужчина на нее сел, началось нечто странное. Из невидимых динамиков начала литься музыка. Музыкой, впрочем, назвать ее могли разве что любители электронных экспериментов со всяческими звуками. Душераздирающая мелодия звучала будто бы вдалеке. Но при этом было ощущение, что она проникала в мозг, высверливая его изнутри. Мелодия сопровождалась целым набором разнообразных звуковых эффектов разной частоты и громкости. Это был и надоедливый стук метронома с эхом. Это был и монотонный металлический скрежет, который с завидной регулярностью повторялся снова и снова. Дополнением к нему стали звуки маркера, пишущего или рисующего на бумаге, и гвоздя, которым старательно с вдохновением царапали по стеклу. Вместе с этим из динамиков доносились и некие будто потусторонние голоса. Даже у человека с самым стойким неприятием мистики могли сдать нервы. Голоса звучали так, будто нежить из преисподней рвалась в наш мир. Свет потолка начал мерцать и менять цвет в такт самым громким звукам, раздававшимся из динамиков.

Россияне, услышав и увидев все это, обменялись изумленными взглядами. Изумил их не столько сам факт воздействия на психику, сколько избранный тюремщиками способ. И тем не менее он был действенным. Как мужчины ни пытались не обращать внимания на музыку, ничего не получалось. Николай предложил сделать беруши из простыней. Однако простыни на обеих кроватях были сшиты из какой-то особенной сверхпрочной ткани. Как пловец ни тужился, разорвать простыню не сумел.

– Вот засранцы, – ругнулся он. – Они нас доконают этими своими концертами. Час-два мы еще продержимся. Но затем…

– Что затем? – с тревогой в голосе уточнил инженер.

– Последствия… Крышу снесет. Можно будет нас брать тепленькими под белы ручки, вести куда хочешь, просить что хочешь. Будем соглашаться на все, лишь бы больше не слышать всю эту «атмосферную музыку», – предположил Зиганиди печальный исход психической атаки, но по-прежнему не теряя присутствия духа. Поэтому последнюю фразу вымолвил на старосветский манер, подчеркнуто окая и выговаривая не «фе», а «фэ». Казалось бы, мелочь, сущий пустяк, но это неожиданно развеселило Плахина. И он расхохотался на всю камеру.

– Аха-ха, – не унимался он. – Воистину, у нас здесь своя атмосфэра.

Инженер не переставал хохотать, и Коля заподозрил неладное: уж не нервный ли срыв стал поводом для этого? Пловец попытался остановить товарища по несчастью, но тот все смеялся и смеялся. Понимая, что продолжение может быть чревато, пришлось пойти на крайнюю меру. Зиганиди отвесил Плахину несколько хороших оплеух, и тот наконец сумел прийти в себя. Он смотрел на ударившего его так, будто только что свалился с луны.

– Ты чего? – промямлил он.

– Не надо бросаться из крайности в крайность, – проговорил пловец. – Так только хуже будет.

– Что же делать тогда? – вопросил инженер, сходя с ума от новой порции «музыки».

– Может, попробуем спеть что-нибудь? Всем врагам назло. Как в советском фильме про ошибку резидента… – выдал Николай и тут же затянул песню: – Я в весеннем лесу пил березовый сок…

– С ненаглядной певуньей в стогу ночевал, – неожиданно подхватил Марат Петрович.

10

Екатерина находилась в помещении, которое было почти точной копией камеры Зиганиди и Плахина. И зеркало, и санузел, и кровати, и светящийся потолок… Единственным отличием было окошко над одной из кроватей, почти под самым потолком. Решетки на нем не было. Да она и не требовалась. Ни один человек, будь он взрослым или ребенком, не сумел бы просочиться через окно – настолько малюсеньким было оно. А даже если бы у кого-то и получилось протиснуться наружу, то он наверняка бы грохнулся вниз на столы. Окошко выходило на море. Через него были видны часть суши и водная гладь. Прыгай, если хочешь!

Сабурова, как и Коля с Маратом Петровичем, не помнила, как попала сюда – в место своего заточения. Сразу же после того, как она оказалась схвачена и закручена в брезент, подлые супостаты вкололи ей какую-то усыпляющую дрянь. Вкололи прямо через брезент. Тогда она мгновенно отключилась и пришла в себя уже только в помещении. Естественно, что ни дорогу, ни время, затраченное на нее, ничего другого женщина была не в состоянии запомнить.