Подводные камни

— И слышу я сквозь сон, — принялась вспоминать Прасковья, спотыкаясь на каждом слове. — Слышу, как кто-то прокричал на улице, вернулся, значит, Андрей. Потом будто бы Таня вышла его встречать, как обычно. Ах, ваше благородие, если бы я ослушалась и тоже вышла посмотреть, что там! Ах, ваше благородие!

Проша всхлипнула, но быстро взяла себя в руки и уголком шерстяного платка вытерла набежавшие слезы.

— И что, больше ты ничего не слыхивала? Уснула, значит?

— Ну, почему же не слыхивала? Слыхивала, — Прасковья приоткрыла дверь в комнату, Татьяна мирно спала. — Слыхивала, как Таня говорила кому-то, должно быть извозчику, сюда, сюда, несите сюда. Я подумала, что Андрею снова нехорошо, что ему помогают дойти до крыльца.

Александр Матвеевич строго взглянул на Павла Ильича: от этого взгляда тот сделал шаг назад и как-то съежился.

— Картина мне ясна, уважаемые. Извозчик решил воспользоваться ситуацией, тем, что Андрей не может заступиться за сестру и решил обесчестить ее, вероятно, для этого и стал душить, повалил, — спокойно заключил Александр Матвеевич. — Решил, что дитя беззащитное совсем.

Павел Ильич схватился за сердце.

— Но, надо заметить, план свой он так в исполнение не привел, — Александр Матвеевич только сейчас внимательно осмотрел себя с ног до головы в стоявшее в передней зеркало и стеснительно поправил застиранную ночную рубаху.

— Вы точно в этом уверены? — с недоверием переспросил Павел Ильич.

— Не был бы уверен, не утверждал бы, дорогой Павел Ильич, вы ведь знаете меня, — Александр Матвеевич похлопал его по плечу. — Да, этот изверг ее душил, вероятно, с изрядной силой, раз такие синяки, но самого страшного не случилось. Даже белье на ней порвал, но не до конца, остановился, что-то спугнуло его. Кстати, надо расспросить Андрея, ведь он же был рядом.

— Если и был, что… — начал Павел Ильич.

— Идемте, его разбудим, — предложила Проша и направилась из передней к лестнице, освещая путь подсвечником из гостиной. — А фонарь керосиновый, он там, на столике, напротив дивана, и керосина в нем совсем не осталось, Павел Ильич.

— Видел, Проша, видел, — Павел Ильич нервно шарил по карманам, видимо, намереваясь взглянуть на часы, тяжелые, на массивной цепи, с которыми он никогда не расставался.

Но часы остались на кухне: во всей этой неразберихе и в тревогах за дочь он совершенно позабыл про время. Глядя за окно, о нем ничего определенного сказать было нельзя. На улице стоял сумрак, через который не пробивалось ни лучика. Дом на противоположной стороне переулка выглядел большим темным пятном, и если не знать, что там дом, то можно было подумать, что видна какая-то стена, огромная гора песка или окраина леса.

— Александр Матвеевич, любезнейший, прошу вас, как своего давнего друга прошу, побудьте с нами сегодня, присмотрите за дочерью, вы же знаете, как я беспокоюсь за нее, тем более теперь, когда такое случилось, и я не знаю, что и думать, куда себя деть, — засуетился Павел Ильич.

По нему было заметно, как он нервничает, как кусает губу, как старается не обращать внимания на то, что одет совершенно неподобающим образом, что в гостиной и в доме от беготни царит развал.

— Побуду у вас, Павел Ильич, понимаю, обстоятельства складываются в высшей степени непросто, — Александр Матвеевич задумался. — Только, если позволите, я напишу записку, будьте любезны, отправьте за моими вещами, да и без очков я, как без рук, а собираясь к вам, не заметил, никак не мог найти, запропастились куда-то.

— Не беспокойтесь, Александр Матвеевич, — Павел Ильич строго посмотрел на Прасковью. — Проша даст вам бумагу и чернила, сбегает, а вы еще раз, прошу вас, осмотрите дочь. Мне же нужно поговорить с Андреем, и поговорить серьезно.

Он, тяжело ступая, пошел по лестнице наверх, в темноте нащупал дверную ручку, и, кашлянув, повернул ее и толкнул дверь вперед. Шторы на окне не были задернуты — и при потушенном свете Павел Ильич разглядел и разбросанные вещи, беспорядок на столе, и Андрея, закрывшегося одеялом с головой. Подойдя ближе, Павел Ильич ощутил тяжелый запах, исходивший от дыхания сына, и невольно поморщился.

— Андрей! — громко сказал он, — Андрей!

Андрей даже не шевельнулся, лишь слегка посапывал.

— Андрей! — повторил Павел Ильич и, подойдя и сдернув одеяло, с размаху ударил сына по лицу.

Сам он не ожидал от себя такого, да и Андрей меньше всего был готов к тому, что проснется от того, что кто-то бьет его по лицу, так нагло, так вероломно зайдя в комнату.

— Какого черта? — пробурчал Андрей и, потерев щеку, перевернулся на другой бок. — Дайте поспать.

— Да, молодой человек, мне кажется, что вы окончательно обнаглели и рискуете потерять мое доверие раз и навсегда, — совершенно спокойно произнес Павел Ильич, сложив руки за спиной и осматривая комнату. — Что-то мне подсказывает, что…

— Отец? — опомнился Андрей. — Что вы здесь делаете? То, есть, как? Я не слышал, как вы вошли.

От тяжелого сна у Андрея не осталось и следа — мучила только дикая жажда и головная боль, давало знать все выпитое вчера у Велицких.