Подводные камни

— И, скажи-ка мне, Проша, куда ты подевала фонарь керосиновый? Вспоминай, голубушка моя, неужели снова оставила на улице или унесла наверх, в комнаты? Ай, а Андрюша потом жалуется, что от запаха керосина ему дурно, видите ли, подташнивает.

— Простите меня, Павел Ильич, не видывала, — сникла Прасковья.

— Верю, Проша, шучу просто. Да найдется он, стоит только поискать получше. Но без фонаря совсем, признаюсь, грустно, не по себе, когда возвращаешься в полной темноте, — Павел Ильич говорил, причмокивая, держа за щекой довольно большой кусок сахара.

Прасковья неотрывно смотрела на него, изредка поглядывая на самовар и тяжело вздыхая.

— Поди, Проша, поищи фонарь-то, да скоро светать начнет, нашу публику пора будить, — Павел Ильич с иронией называл Таню и Андрея публикой.

Прасковья по воскресеньям, разбудив детей, обычно ходила в церковь. Павел Ильич заметил, что и сейчас она ждет момента, чтобы сдать на время дела и отлучиться. Шаркающей походкой Проша направилась в переднюю, где фонарь и должен был стоять, по дороге пару раз обо что-то споткнувшись. Павел Ильич уже почти допил чай, когда до него донеслись крики и стоны Проши:

— Батюшки мои, да что же это делается? Павел Ильич, Павел Ильич! Сюда, Павел Ильич, родненький!

Павел Ильич мчался в переднюю, спотыкаясь об углы и не видя ничего в темноте.

— Сюда, Павел Ильич!

Прасковья была в гостиной: сквозь темноту Павел Ильич с трудом разглядел ее вздрагивавший силуэт и еще чей-то. Павел Ильич мигом снова очутился на кухне, схватил подсвечник со свечой и, стараясь не задуть ненароком пламя, осторожно прошел обратно в гостиную.

То, что он увидел, заставило вскрикнуть и его: Прасковья склонилась над Татьяной, лежащей на диване в неестественной, скрюченной позе. Ее руки, раскинутые в разные стороны, были бледны, как и лицо, выражавшее муку — именно муку. Павел Ильич щупал ее пульс.

— Господи, да что же это делается-то? — причитала Проша. — Жива?

— Открыть окно, быстро открыть окно! — прокричал Павел Ильич. — Беги за Александром Матвеичем, скажи, что я очень прошу его прибыть как можно скорее. Андрей! Андрей!

Андрей не отзывался. «Должно быть, нет его», — решил отец.

Александр Матвеевич, старый военный врач, был товарищем Павла Ильича по академии, он жил недалеко, в том же переулке, во флигеле. Момент до его прихода показался Павлу Ильичу вечностью: он растирал руки дочери, склонялся над ее грудью, силясь расслышать дыхание. Он был настолько сражен произошедшим, что вздрогнул, когда в комнату вбежал Александр Матвеевич, взъерошенный, в наспех наброшенном тулупе, с чемоданчиком в руках.

— Дышит, слава Богу, дышит, — заключил врач. — А ну, посвети! Тут так темно, что ничего не вижу.

Прасковья засуетилась и зажгла свечи в канделябре.

— Смотрите! — воскликнул Павел Ильич и показал пальцем на шею дочери. — Что это такое?

На шее были видны синие пятна с синевато-красной окантовкой. Сама Татьяна была настолько бледна, что будто жизнь сомневалась, стоит ли в ней оставаться, и вот-вот покинула бы ее, если бы не врач. Александр Матвеевич уложил Татьяну на диван ровно, осторожно придерживая голову.

— Господи, — крестилась Проша. — Не иначе как перста Диавола! Чур, меня, грешницу! Прости нас, грешных, Господи! Ваше благородие, да что это?

— Ее душили, это синяки. Дайте воды, быстро дайте воды!

— Воды! — добавил шепотом Павел Ильич. — Что, что с моей доченькой? Да скажите же вы, в конце концов!

— Удушье, обыкновенное удушье.

Проша принесла воды и небольшое полотенце. Александр Матвеевич смочил губы Татьяны водой, похлопал по щекам — почти сразу из ее груди вырвался глубокий вдох, она закашлялась.

— Лежи, не вставай, тебе надо лежать, золотце! Тебе надо как следует прийти в себя.

Таня повиновалась. Павел Ильич стоял за спиной и нервно тер лицо руками — от волнения он вдруг забыл, что он врач, неплохой врач, и сам не раз оказывал помощь в таких ситуациях. Но здесь — он, темнота, его собственная дочь, гнетущее ощущение неуверенности и собственного бессилия, сводящее на нет все знания, навыки и опыт.

— Выйдем, — кивнул Александр Матвеевич отцу Тани.

Прасковья захлопотала вокруг, достала откуда-то простыни и большое ватное одеяло и принялась застилать диван, чтобы уложить Таню поудобнее.

— Что произошло? — строго спросил Александр Матвеевич.

— Не знаю, честно не знаю, — подавляя в себе тревогу и излишнее волнение, ответил Павел Ильич, — я вернулся часов в шесть, наверное, между делом отправил Прошу искать потерявшийся фонарь, да вот, нашла ее, сама перепугалась до смерти. Пока вас, любезнейший друг, ждал, сам передумал столько всего! Что могло случиться и сам ума не приложу.

Проша на минуту выскочила из комнаты.

— Ты ничего не слышала? Что тут было?

— Ой, ваше благородие, я легла вчера рано, как только стемнело. Андрюша куда-то спешно уехал, кажется, к Велицким…

При упоминании Велицких Павел Ильич нахмурился.

— Значит, снова он за свое, веселился, значит. Так, что дальше?