Подводный фронт

Как раз в ту пору, а точнее в начале января 1941 года, я прибыл на Север к новому месту службы. До этого я командовал бригадой «малюток» на Ханко и, честно говоря, о Севере не думал. Переводу же предшествовала одна памятная встреча осенью 1940 года с командующим Северным флотом А. Г. Головко. Случилась она в Москве, куда мы, каждый со своего флота, прибыли на заседание Главного военного совета ВМФ.

С Арсением Григорьевичем мы были однокашниками по Военно-морской академии и, с гордостью могу сказать об этом, хорошими и близкими друзьями. Своим огромным трудолюбием, способностями, эрудицией, широтой общефлотских знаний А. Г. Головко выделялся среди всех, кто учился на нашем курсе. И неудивительно, что его военная судьба в дальнейшем сложилась просто блестяще, В 1937 году, на втором году обучения, Арсений Григорьевич, прервав учебу, уехал в Испанию, воевал там добровольцем в рядах республиканцев. Летом 1938 года вернулся награжденным орденом Красного Знамени, закончил академию и был назначен командиром отдельного дивизиона эсминцев на Севере. Но командовать им А. Г. Головко практически не пришлось: он сразу начал исполнять обязанности начальника штаба флота. Затем, буквально через несколько месяцев, его назначили командующим Каспийской военной флотилией, через год — Краснознаменной Амурской. А в июле 1940 года Головко стал командующим Северным флотом.

Несмотря на столь высокий пост, Арсений Григорьевич оставался все тем же — простым, добрым и откровенным товарищем. В этом я убедился и во время той московской встречи. Он пришел ко мне в номер гостиницы, в которой остановились все, кто прибыл с флотов на заседание Главного военного совета, и, как это бывает при встрече однокашников, нам вспомянулось былое.

Вспомнили, как ехали когда-то вместе с Тихого океана в Москву поступать в академию, как в течение десяти суток пути зубрили высшую математику ж политэкономию, полагая их самыми трудными предметами, и как потом выяснилось, что ни то ни другое сдавать на вступительных экзаменах не придется… Вспоминала другие курьезные истории, общих знакомых. Говорили долго. И чем дольше шел разговор, тем яснее мне становилось, что не только за этим пришел Арсений Григорьевич.

Но вот Головко как-то посерьезнел, тональность беседы изменилась. Он с болью и горечью стал говорить о тех трудностях, с которыми ему, только что назначенному командующим флотом, приходится сталкиваться, о том, что положение в бригаде подплава его не устраивает.

— Мне, — сказал Головко, — крайне необходимо сейчас иметь во главе этого важнейшего флотского соединения не просто опытного подводника, а человека, которого бы я хорошо знал лично и которому мог доверять… Не согласитесь ли вы?

Предложение было совершенно неожиданным, и я сразу не нашелся, что ответить. Видя мои колебания, А. Г. Головко подчеркнул:

— Прошу вас не только как товарища, но и как коммуниста.

Можно ли было ответить на это отказом?

И вот пока готовился приказ о назначении, в бригаде, которую мне предстояло возглавить, случилось чрезвычайное происшествие. В один из декабрьских дней 1940 года трагически погибла подводная лодка «Д-1», которой командовал капитан-лейтенант Ф. М. Ельтищев. В ясную погоду на виду у наблюдателей берегового поста она погрузилась на глубину для выполнения обычной учебно-боевой задачи, а когда минул положенный срок, не всплыла.

После этого последовали довольно долгие разбирательства. На флоте побывало множество комиссий из различных наркоматов. На некоторое время выходы в море подводных лодок были запрещены.

Когда я принял командование бригадой, обстановка в ней не могла порадовать.

Из-за вынужденного перерыва в боевой учебе выучка подводников находилась на низком уровне. Ухудшилась и воинская дисциплина. Но более всего огорчала совершенно несвойственная коллективам подводников атмосфера какой-то хандры, неуверенности в своих силах.

Разрешение на первый после трехмесячной паузы выход в море пришлось запрашивать в Главном морском штабе. Что это был за выход! «Щ-42Л», а отобрали для почина именно ее, разрешили плавать лишь в надводном положении и не далее десяти миль от берега… Тем не менее дело с мертвой точки сдвинулось. Вслед за «Щ-421» начали выходить в море и другие лодки. Мало-помалу стала налаживаться боевая учеба.

А тут — новые трудности. На Север были присланы из Москвы Курсы боевой подготовки, переработанные с учетом выводов тех многочисленных комиссий. Увы, в этих документах явственно проявились элементы перестраховки. Нам, скажем, категорически предписывалось отработку первоначальных задач по управлению кораблем в подводном положении (пробное погружение, маневрирование под водой, а также срочное погружение и всплытие) проводить в районах, глубины которых не превышали бы так называемые рабочие глубины погружения — 70–80 метров для больших и средних лодок, 50 — для «малюток». Но все фьорды и заливы вблизи нашего побережья имели значительно большие глубины. Можно было использовать только тесные бухточки и губы.