Подземная непогода

Тася выросла в деревне, кончила среднюю школу в районном селе и дальше Петропавловска нигде не бывала. Она видела в своей жизни пароходы, автомашины, самолеты, а поезд и трамвай — только в кино. До девятнадцати лет Тася ездила на собаках, затем ей довелось подняться на вертолете. Она была единственным человеком, которого Ковалев согласился взять на борт без необходимости, просто чтобы показать, как выглядит Камчатка с воздуха. Тася две недели говорила только о полете и за обедом накладывала Ковалеву тройные порции.

На сто километров в окружности станция была единственным научным учреждением, и Тася очень гордилась своей работой. На сто километров в окружности было семь человек с высшим образованием, четверо из них — на станции. Самые интересные люди во всей округе жили здесь: Ковалев и Спицыны побывали во всех концах страны, Грибов и Шатров путешествовали не много, но зато были подлинными, прирожденными москвичами. Они могли рассказывать про Кремль, про Красную площадь, про высотные дома, про улицы, переулки и мосты, названия которых встречаешь в книгах.

— А что такое Солянка? — спрашивала Тася, надписывая чертежным шрифтом наклейку для восковой горы.

Но больше всех на станции Тася уважала Грибова. Остальные были интересными людьми, а Грибов — настоящим ученым. Тася видела у него на столе книгу, изданную Академией наук. На обложке было напечатано «А. Г. Грибов», в конце приложены выводы на китайском, французском и английском языках и послесловие известного академика, рекомендовавшего отнестись со вниманием к гипотезе молодого ученого.

Книга называлась «Ритмы солнечной активности и движения подкоры».

«Что такое солнечная активность?» — спросила Тася.

Грибов начал объяснять, увлекся, прочел целую лекцию. Лекции читать он умел. Он говорил четко, убедительно, картинно. Солнечные пятна, протуберанцы, землетрясения, воздушные массы, планеты и атомные ядра служили ему материалом для размышлений.

Тася была хорошей ученицей, но только ученицей. Мир в ее голове был разложен по полочкам: тут — ботаника с растениями, тут — геология с вулканами, тут — физика с атомами. Грибов открыл ей природу во всем многообразии, переплетении, движении, изменчивости. У Таси дух захватило от восхищения. Вот это была настоящая наука! Молодой ученый показался великаном, перекидывающим из руки в руку горы, материки и звезды. Тася робко попросила книгу Грибова на недельку, внимательно прочла ее до конца, но не поняла ничего, только прониклась глубочайшим почтением к автору. На каждой странице там пестрели формулы, а Тасе математика давалась с трудом. Готовясь к экзаменам в институт, она часами сидела над одной задачей по геометрии с применением тригонометрии.

— Такой ученый — и такой молодой! — рассказывала она по вечерам в деревне. — Ни одного седого волоса, лоб чистый, высокий… И нос такой тонкий, красивый, с горбинкой. А какой обходительный! Вчера вечером хотел меня проводить… только я убежала, неловко было.

Эти разговоры повторялись ежедневно, пока тетка Таси не сказала ей:

— Однако, я не против… пусть засылает сватов. Если он по душе тебе, препятствовать не будем.

Тася покраснела и замахала руками:

— Да что ты, что ты!.. Одно сватовство у тебя на уме! Как ты могла подумать? Он такой человек… такой человек…

— И мы не какие-нибудь! — обиделась тетка. — Отец твой, покойник, депутатом райсовета был, в Петропавловске на съезде выступал. И дядя у тебя — лучший охотник на селе. Никто больше его мехов не сдает. У нас всего навалом, медвежьими шкурами стенки обиты, а у начальника твоего — голые доски. Нечем ему гордиться перед нами.

— Ах, тетя, ничего ты не понимаешь! — вздохнула Тася.

С тех пор она перестала упоминать дома о Грибове. Но по вечерам, сидя над задачками, частенько задумывалась, забывала про вычисления и долго с мечтательной улыбкой глядела поверх тетрадки.

А Грибов? Сдержанный, скрытный, он ни с кем не говорил о Тасе. Положение начальника обязывало. Грибов считал, что он не имеет права влюбиться в подчиненную, что это подорвет его авторитет… Но сердце не считается со служебным положением. Присутствие Таси радовало строгого начальника. Прежде за работой Грибов не замечал времени, теперь по вечерам он начал поглядывать на часы. Поэтому он с такой точностью вызывал Тасю на урок ровно в восемь. Ему приятно было смотреть на тонкие брови, сдвинутые на переносице, приятно было, подметив растерянность Таси, намеком подсказать решение и увидеть лестное восхищение в удлиненных глазах.

Еще приятнее было показывать свои работы, объяснять сегодняшнюю только что найденную идею. Никто никогда еще не выслушивал его так почтительно. Он вспоминал своих знакомых и учениц. Задорные московские студентки всегда готовы были спорить, слушали недоверчиво, а иногда и невнимательно. Только эта скромная девочка поверила ему всей душой, в сущности, только она поняла масштаб его как ученого.