Подземная непогода

Только в одном здании зелено. Сюда уже поступает тепло от горячего источника. В этой опытной оранжерее — густая зелень: рассада для ранних овощей, саженцы, ожидающие, когда прогреется почва в других строениях, даже пальмы в кадках. Здесь всегда много посетителей — ведь это единственный зимний сад и вообще пока единственный сад в Вулканограде. Сюда в свободное время охотно заглядывают строители погреться, подышать ароматом зелени, вспомнить о минувшем лете, помечтать о грядущей весне Вулканограда.

Но эти два посетителя — человек в очках и черноволосая девушка с прямым пробором, — кажется, совсем забыли, где находятся. Вот уже час они стоят возле кадки с лимонным деревом. За это время можно было сто раз прочитать все, что написано на дощечке по-русски и по-латыни.

— Так много нужно рассказать вам, Александр Григорьевич, — говорит девушка. — Я совсем изменилась, стала другим человеком. Раньше я была девчонкой… Что я понимала? Ровно ничего. Здесь, на стройке, я увидела столько нового, столько интересных людей…

— Вы мне писали только про «одного» человека, — говорит Грибов с ударением.

— Какого человека?

— От которого зависит ваш отъезд.

Тася улыбается:

— Ну, он-то здесь ни при чем!

— Кто же он?

У Таси замирает сердце. Наступает очень важная, возможно самая важная минута в ее жизни. В душе у девушки смятение. Ей хочется крикнуть: «Только не сейчас. Я спешу на работу, нельзя говорить об этом на ходу. Отложим на седьмое…»

— Я хочу знать, кто он, Тася… Не увиливайте!

— Вы…

— Тася, один человек давно решил. Ты едешь с ним в Москву завтра… нет, не завтра, но сразу после торжества. Восьмого утром.

— Пустите меня, уже поздно, мне нужно на работу. Мы поговорим еще… Потом…

— Конечно, поговорим. Нарочно поедем в поезде. Две недели в пути. Никто не будет мешать, наговоримся досыта.

— Я бегу, до свиданья!

— До свиданья, Тасенька!

— Вы с ума сошли! На нас смотрят!

Нет, никто не видит поцелуя. И та пара, что стоит у соседней пальмы, загораживая Тасе путь к выходу, тоже занята своим разговором.

— С тобой из моего дома ушло счастье, — говорит Тартаков. — Я потерял покой, я бродил под окнами твоей матери, я ждал у трамвайной остановки, писал, ты не отвечала на письма… Потом я узнал, что ты на Камчатке. Бросил все и поехал за тобой. Но Камчатка велика. Только сегодня мы встретились в первый раз.

— Я была на Котиковых островах. Живу там третий год почти безвыездно. Что делаю? Подводные съемки по программе — ложе океана, материковый склон, глубоководные впадины, подводные хребты и вулканы. Снимала с берега, с корабля, с подводной лодки, с катера. Один раз во время шторма с вертолета пересаживалась на палубу. Тонула, простуживалась, болела… Впрочем, зачем тебе знать об этом?

— Ленуська, сердце мое надрывается, когда я смотрю на тебя. Ты ли это — в валенках, в ватнике? Ты охрипла, у тебя потрескались губы, обморожены скулы. Тебя гонит по свету, как лист, сорванный ветром. Зачем ты уехала? Ведь я же тебя на руках носил! Неужели твоя любовь была такой непрочной? Вернись, забудем все. Я окружу тебя теплом и вниманием. Ты же погибнешь без заботы, одна на краю света..

Елена пытливо смотрит ему в лицо, и Тартаков почему-то отводит глаза.

— Ты хитрый, Вадим, — говорит Елена. — Да, ты угадал. Мне на самом деле не хватает заботы и тепла. Я с удовольствием провела бы зиму в нашей комнате, среди вышитых подушек, с хорошей книжкой в руках. Но когда я подумаю, что в той же комнате будешь и ты… Ты прав, иногда бывает очень трудно Когда я была в подводной камере совершенно одна, висела под судном на канате и канат перетирался, я трусила страшно Я чуть не плакала от жалости к себе, но я повторила съемку три раза, потому что боялась сбиться с перепугу. Мне так хотелось, чтобы кто-нибудь был рядом, кто угодно, лишь бы живой человек. Но о тебе я не подумала ни разу. Есть люди, которые помогают мне стать лучше, хотят, чтобы я стала сильнее, а ты держался только за мои слабости и раздувал их. Ты неустанно доказывал мне, что я нежная, тепличная, второсортная, пригодная только для комнатной жизни… Конечно, заманчиво, чтобы тебя носили на руках, но я знаю, что такое «носить на руках» по-тартаковски. Это означает дарить жене платья и избавить ее от службы, чтобы она жарила оладьи и вытирала пыль со стильных кресел. А я, между прочим, геолог, и мне не хочется стать уборщицей!

— Прежде всего ты моя жена!

— Жена — это друг и товарищ. Друга уважают, а не принижают. Зачем тебе жена? Купи пылесос, это обойдется дешевле.

— У тебя нет сердца, Лена. «Дешевле, дороже»! Сплошные расчеты, рассуждения. А где чувство, где любовь, где семья? Ведь у нас может быть сын, продолжатель рода!

Елена выпрямляется, как будто ее стегнули кнутом.

— Ты хочешь воспитывать моего Витьку? — гневно восклицает она. — Чему ты научишь его? Набивать комнату ценными вещами, подлаживаться к деканам, губить чужие открытия ради своего покоя, говорить девушкам красивые слова и унижать их? Нет, мой сын никогда не будет Тартаковым! Пускай твоя фамилия вымирает. Я думаю, что при коммунизме тартаковых не будет вообще.