Подземное созвездие

– Павел! Я же не о тебе говорю! Меня твои пиратские наклонности вообще давно настораживают!

– Тебя не интересует собственная обеспеченная старость? – невинным голосом спросил Пашка.

– Хорошенькая у меня будет старость, если тебя заберет Интерпол!

– Может, и заберет! – по-разбойничьи усмехнулся Пашка. – Чтобы консультации попросить! Погоди, дед, я еще этому Интерполу буду межгалактические программы писать и… Соня, королева моя, что тебя так пугает?

– Твое межгалактическое самомнение! С которым тебя ни один Интерпол не примет! – отрезала Соня. – Игорь Петрович, рассказывайте, пожалуйста, дальше! О чем были те лекции?

– Полагаю, на главные для Стеллецкого темы: подземные ходы, древняя Москва, библиотека Грозного… Игнатию Яковлевичу и самому, думаю, были необходимы эти встречи с народом. После лекций, когда наступало время непринужденного общения со слушателями, студенты рассказывали профессору много интересного. Ведь все они были москвичами, жили в старых домах, которые тогда активно сносились и перестраивались, работали на стройках… – старый генерал помолчал. – Возможно, именно тогда молодой рабфаковец и строитель Скобин рассказал знаменитому профессору о подземном ходе в доме своих предков. И между ними завязалось тесное общение. Видимо, это знакомство со Стеллецким повлияло на то, что после окончания рабфака Лев Скобин поступил в исторический институт. Всерьез увлекся историей религии и иконописью. И на долгие годы стал помощником Игнатия Яковлевича в его подземной деятельности.

– Погодите, Игорь Петрович, – вдруг открыл рот Атаманов. – Так вы про этот подземный ход, выходит, знали?!

– Вся наша семья более или менее знала… но считала это некоей семейной легендой. Я был еще мальчишкой, когда однажды за праздничным столом Лев Венедиктыч начал рассказывать про московские пещеры, ходы под землей, собственный ход семейства Скобиных… Но когда я спросил, где этот ход, Скобин немедленно ответил, что он никуда не ведет и вообще давно завален по приказу правительства.

– И ты поверил?

– Почему бы и нет? Будто я не знаю неистребимой склонности нашего правительства все заваливать… Оказалось – уцелел, кто бы мог подумать! И столько лет никто ничего не знал! Я уверен, что даже жена Льва Венедиктовича ни о чем не догадывалась! Не говоря уж о детях…

– А что дети? – удивилась Натэла. – Неужели никогда не спрашивали? О-о, в собственной квартире подземный ход… Нет, я бы точно знала!

– У Льва Венедиктовича не сложились отношения ни с детьми, ни с внуками, – медленно выговорил старый генерал. – Он всю свою жизнь учился и учил других. Писал книги, ездил с лекциями по всей стране… и ничем не интересовался, кроме старинных икон и древних летописей! Мог по целым дням не есть и не пить, если описывал какую-нибудь дыру в подмосковном монастыре, куда провалился местный дьякон во время службы! А если у человека есть семья, ему хочешь не хочешь нужно ею заниматься. Однако Лев Венедиктович знать не знал, что такое покупать детям одежду и книги. Искренне удивлялся, когда жена требовала на все это денег. Разговаривать с детьми не считал нужным, они ему были неинтересны. Все, что его интересовало, – это тайны старых церквей. Когда старшего сына призвали на службу в Афганистан – Лев Венедиктович был в Суздале на реставрации кафедрального собора. И не счел нужным приехать. Когда его дочь Мария, моя тетя, выходила замуж – Скобин разбирал древнюю церковь в Керженце. И не прислал даже поздравительной телеграммы. Попросту забыл. Когда у младшего сына родился ребенок и тяжело заболела жена, вся наша семья собирала деньги на ее лечение. А Скобин был очень удивлен: «Деньги? Зачем? Женщины никогда не болеют!» И не дал ни копейки!

– Вот жадюга… – пробормотал Батон. – Вы извините, Игорь Петрович, он ваш родственник все-таки… Но ясен пень, что его все терпеть не могли!

– Нет, Андрей, жадным он не был. Просто человек не от мира сего. Только наука, только старые иконы, только обрывки летописей… Сам годами мог носить одну рубашку, пока она прямо на нем не рассыпалась! И жена ничего не могла с ним поделать! Всю жизнь работала, одна растила детей, одна их лечила, одна женила и выдавала замуж, возилась с внуками… Сам Лев Венедиктович в своей семье был гостем… и вовсе не самым желанным. Дети отца не любили и жизнью его не интересовались. А он… думаю, этого даже не замечал.

Натэла, слушавшая с вытаращенными глазами, вздрогнула и пробормотала по-грузински что-то сердитое. Хмурилась и Полундра.

– Ну и вот… Немудрено, что Лев Венедиктович умер в одиночестве и почти в нищете. Но вот ведь счастливый человек – он даже нищеты этой своей не замечал! Даже пустого холодильника! Если бы не я и не Юлина мать – давно бы умер с голоду над какой-нибудь монографией, не додумавшись спуститься в булочную и купить хлеба. А в последние годы уже и нас отказывался впускать в дом. Даже дверь не открывал. На телефонные звонки отвечал, что пока еще жив, просит его не беспокоить, и бросал трубку. Что ж, человеку было около ста лет, в эти годы многие становятся странными. И как жил, на что – непонятно!