Подземные (Из романа «На дороге»)

само по себе меня отнюдь не ранило) — то была ее красота, ее игра в борьбу не на шутку, я гордился, я хотел знать как Кармоди себя чувствует ТЕПЕРЬ (чувствуя что должно быть он вначале относился к ней критически за то что она негритянка, он-то техасец и притом техасец-джентльмен) когда видит как она великолепна, как сестренка, запросто вписывается, смиренная и покладистая к тому же и настоящая женщина. Даже почему-то присутствие Юрия, чья личность уже была подпитана у меня в уме от энергии сна, прибавляло толику моей любви к Марду — я вдруг полюбил ее. Они хотели чтоб я пошел с ними, посидеть в парке — как будто уговорено на серьезных трезвых конклавах Марду сказала "А я останусь здесь и почитаю и кое-что сделаю, Лео, ступай с ними как мы договорились" — пока они выходили и маршировали вниз по лестнице я задержался сказать ей что сейчас люблю ее — ее это не так удивило или обрадовало, как я желал — она взглянула теперь уже на Юрия с точки зрения глаз не только моего сна но увидела его в новом свете как вероятного преемника меня из-за моего беспробудного предательства и пьянства.

Юрий Глигорич: молодой поэт, 22 года, только что приехал из яблонеурожайного Орегона, перед тем был официантом в столовой на большом пижонском ранчо — высокий худой светловолосый югослав, симпатичный, очень дерзкий и превыше всего прочего старающийся срезать Адама и меня и Кармоди, все время зная нас как старинную почитаемую троицу, желая, естественно, будучи молодым непубликуемым неизвестным но очень гениальным поэтом уничтожить больших установленных богов и возвысить себя — желая следовательно и их женщин тоже, будучи не стесненным условностями, или неопечаленным, пока еще, по меньшей мере. — Мне он понравился, я считал его еще одним новым "молодым братушкой" (как Лероя и Адама до этого, кому я «показывал» писательские уловки) а теперь буду показывать Юрию и он будет мне корешком и ходить со мною и Марду — его собственная любовница, Джун, бросила его, он к ней плохо относился, он хотел чтоб она вернулась, у нее была другая жизнь в Комптоне, я ему сочувствовал и расспрашивал как идут у него дела с письмами и звонками в Комптон, и, что самое важное, как я говорил, теперь он впервые вдруг смотрел на меня и говорил "Перспье я хочу с тобой поговорить — внезапно мне захотелось узнать тебя на самом деле." — В шутку за воскресным вином у Данте я сказал: "Фрэнк залип на Адаме, Адам залип на Юрии" а Юрий вставил "А я залип на тебе."

В самом деле залип в самом деле. В то скорбное воскресенье моей первой болезненной любви к Марду посидев в парке с парнями как договаривались, я притащился снова домой, к работе, к воскресному обеду, виновато, опоздав, обнаружив мать пасмурной и все-выходные-одной в кресле со своей теплой шалью… а мои мысли теперь переполненные Марду — не думая что хоть сколько-нибудь важно то что бы я там ни наболтал молодому Юрию не только "Мне снилось что ты обнимался с Марду" но еще и, у киоска с газировкой по дороге в парк когда Адам захотел позвонить Сэму и мы все сидели у стойки и ждали, с лимонадами, "С тех пор как мы с тобой виделись в последний раз я влюбился в эту девчонку," информация воспринятая им без комментариев и которую я надеюсь он помнит до сих пор, и разумеется так оно и есть.