Подземные (Из романа «На дороге»)

Фактически, тот раз, один из тех прекрасных разов когда мы, или вернее, я не пил и мы провели целую ночь вместе в постели, на сей раз рассказывая истории про привидения, сказки По те что я мог вспомнить, потом кое-что сочиняли, а в конце строили друг другу дебильные рожи и пытались напугать друг друга круглыми остановившимися глазами, она показала мне как одной из ее грез наяву на Маркет-Стрит был тот приход что она кататоник ("Хотя тогда я не знала что это слово означает, но типа, я ходила зажато болторукаясь рукоболтаясь и честное слово ни единая душа не смела со мною заговорить а некоторые и взглянуть-то боялись, и я такая там ходила как зомби а ведь всего тринадцать мне было.") (Ох что за ликующее пришепетывание в шепелявых маленьких ее губках, я вижу выступающие вперед зубки, я говорю строго: "Марду тебе следует сейчас же почистить зубы, вон в той вот больнице, пойдешь к своему терапевту, и к зубному тоже зайди — это все бесплатно поэтому давай…" поскольку вижу как уголки ее жемчугов начинают темнеть что приведет к порче) — и она строит мне рожу сумасшедшей, лицо неподвижное, а глаза сияют сияют сияют как звезды небесные и какие угодно но только не испуганные я до крайности поражен ее красотой и говорю "И еще я вижу землю в твоих глазах вот что я думаю о тебе, в тебе есть определенная красота, не то чтобы я завис на земле и индейцах и все такое и желаю все время талдычить про тебя и про нас, но я вижу в твоих глазах такое тепло — но когда ты строишь сумасшедшую я вижу не безумие а восторг восторг — как беспризорные хлопья пыли в уголке у маленького пацанчика а он сейчас спит в своей кроватке и я люблю тебя, настанет день и дождь падет на наши вежды милая" — и у нас горит одна свечка поэтому все безумства еще смешнее а истории о привидениях еще жутче — одна про — но увы недостает, как жаворонок, я расшалился во всем хорошем и не забываю и забываю свою боль

Продолжая прикол с глазами, тот раз когда мы закрыли глаза (снова не пивши потому что нет денег, нищета бы спасла этот роман) и я отправлял ей послание: "Ты готова," и вижу первую вещь в моем черном мире глаз и прошу ее описать ее, поразительно как мы пришли к одному и тому же, это было какое-то взаимное понимание, я видел хрустальные жирондоли а она видела белые лепестки в черной бочажине сразу после некоторого слияния образов так же изумительно как и те точные образы которыми я обменивался с Кармоди в Мексике — Марду и я оба видели то же самое, какие-то очертания безумия, какой-то фонтан, ныне уже мною позабытый и на самом деле пока еще не важный, сходимся вместе во взаимных описаниях его и радуемся и ликуем в этом нашем телепатическом триумфе, заканчивая там где встречаются наши мысли в кристальной белизне и лепестках, в тайне — я вижу ликующий голод в ее лице поглощающем взглядом мое лицо, я мог бы умереть, не разбивай мне сердце радио своей прекрасной музыкой, О мир вновь свет свечей, мигающий, я накупил уйму свечей в лавке, углы нашей комнаты во тьме, ее тень обнаженно смугла когда она спешит к раковине как мы пользуемся раковиной — мой страх передать БЕЛЫЕ образы ей в наших телепатиях из страха что это ей (в ее веселии) напомнит о нашей расовой разнице, отчего в то время я чувствовал себя виновато, теперь-то я понимаю что все это было одним сплошным любовным реверансом с моей стороны Господи.

Хорошие — поднимаясь на вершину Ноб-Хилла ночью с квинтой токайского Ройял Челис, сладкого, густого, крепкого, огни города и бухты под нами, печальная тайна — сидя там на скамейке, влюбленные, одинокие проходят мимо, мы передаем друг другу бутылку, разговариваем — она рассказывает все свое маленькое девчачье детство в Окленде. — Это словно Париж — мягко, ветерок веет, город может изнемогать от зноя но обитатели холмов все равно летают — а на той стороне бухты Окленд (ах эти я Харт Крейн Мелвилл и вы все разнообразнейшие братья поэты американской ночи которая как я однажды думал станет моим священным алтарем и теперь так и есть но кому до этого дело, кому знать это, а я потерял любовь из-за нее — пьянчуга, тупица, поэт) — возвращаясь через Ван-Несс на пляж Акватик-Парка, сидя в песке, когда я прохожу мимо мексиканцев то ощущаю эту великую хеповость что была у меня все лето на улице с Марду моя старинная мечта о желании быть жизненным, живым как негр или индеец или денверский японец или нью-йоркский пуэрториканец сбылась, с нею рядом такой молодой, сексуальной, гибкой, странной, хипейной, сам я в джинсах и такой небрежный и мы оба как бы молодые (Я говорю как бы, в мои-то 31) — мусора велят нам уходить с пляжа, одинокий негр проходит мимо нас дважды и таращится — мы идем вдоль плеска кромки воды, она смеется видя чокнутые фигуры отраженного света луны пляшущие совсем как насекомые в завывающей прохладной гладкой воде ночи — мы слышим запах гаваней, мы танцуем