Автобус причалил к отдаленнейшей станции метро, я вылез вместе со всеми, проехал некоторое расстояние под землей, снова поднялся на свет, там нашел маршрутку, и она наконец-то доставила меня к бывшему Центру. Перед зданием уже толпились груженные стройматериалом фуры, земля была изуродована их шинами, ко входу пришлось идти по доскам, утопленным в глину и снег. Смуглые рабочие в ватниках и панамках передавали по цепочке ящики с надписью "Muy fragile". Во дворе поставили деревянный сарайчик, из его открытой двери вырывался пар, внутри худой темнолицый повар изготовлял варево на газовом баллоне. И что же он сыпал в котел? Перловку — нашу перловку, которую мы получили в результате блестящей рекламной акции и торопливо затолкали куда-то на склад. Навстречу мне попался шофер Линникова. Он сказал, что едет в центр города и готов меня подбросить.
Внутри здания полы были выстланы газетами, на заколоченных дверях ресторана "Монокль" висел плакат — "При сварке в емкости применяй защитные средства!". В бывшем моем кабинете все, кроме компьютера, оставалось на месте, хоть садись и обдумывай что-нибудь великое. В отделе кадров мне сделали запись в трудовой книжке о том, что я уволен.
В бывшей приемной директора рабочие тянули кабели через окно и ради этого высадили стекло. Стоявший у самого окна фикус Никифор замерз, стебель его покосился, широкие листья стали черными и повисли как тряпки. Я спустился вниз и сказал шоферу, что пора ехать.
Ледяное утро перешло в темный мокрый день. Мы ехали мимо мостов, пустырей и длинных заводских заборов, вокруг были белое небо, серый снег, редкие черные деревья и всякий мусор. Вздумай кто-то снимать это на видео, он мог бы не тратить деньги на цветную пленку. Потом вдали удивительно нежным розовым светом засиял огонек. Мы приближались, он становился все больше и ярче. Наконец наша машина пронеслась мимо, и я увидел, что это греются трое бомжей, соорудившие себе костер у дороги. Четверть часа мы постояли в пробке. В одиннадцать утра я вышел из машины в центре Москвы, на Мясницкой.
Было неопределенное время дня. На улицах роился праздный народ. В ресторанах уже покончили с завтраками, бизнес-ланчи еще не начались. Я зашел в китайское кафе, заказал острых, горячих закусок, попросил зеленого чаю и грел пальцы о чайник, о его теплые круглые бока. Надо решить, что будем делать дальше. Деньги у меня почти кончились, и была особенно оскорбительна мысль, что теперь их придется занимать. Необходимо устроиться на работу, причем на любую и в ближайшие дни.
Я устроил ревизию своего бумажника и между двух старых чеков нашел визитную карточку салона "Британская империя". Так, подумаем… Через неделю я иду на день рожденья к супруге моего старого товарища по кличке "Леший". По привычке я до сих пор его так называю, но корреспонденты из делового журнала "Анфас" именуют этого человека Алексеем Коростылевым, когда обращаются к нему, как к эксперту по торговле цветными металлами. На квартире у Лешего соберутся интересные люди, и можно будет выловить себе работу. Мне неведомы вкусы госпожи Лешей. Подарить нечто оригинальное, в английском стиле… Я набрал указанный на карточке номер телефона.
Женский голос ответил мне: да, их салон работает, меня ждут, и только просят хотя бы примерно указать время, когда я намерен у них появиться. Магазин существует недавно, еще не успели повесить вывеску. Рядом с входной дверью висит обычный домофон. Номер квартиры — двадцать второй. Надо нажать на кнопку и ждать ответа. Странное осталось впечатление от этого разговора. Так обычно договариваешься, когда едешь к чужой, незнакомой тетушке передать от родственника посылку.
И вот я иду по неровной старой улице и приближаюсь к дому, который мне нужен. Ему лет сто или больше. Он широкий, торжественный, обширный. Длиннейшие колонны прилеплены по его серым бокам. Фасад пересекает полукруглая выпуклость — она, кажется, называется эркером. Не доползая до последнего этажа, эркер завершается балкончиком.
Над входной дверью барельеф: грубо вылепленный революционный кузнец поднял молот над головой. Когда дом строили, здесь, конечно, были другие герои, с которыми разделались, чтобы поселить пролетария. До лепнины, которая была повыше, так и не добрались: по стенам лезли ввысь охапки опутанных лентами фей и голоногих богов. Я нажал кнопки на кодовом замке. Дверь открылась, уже знакомый мне голос велел подниматься на последний, седьмой этаж.