Действительно, птица вытянулась в полёте, напряглась, будто через рот в желудок ей забили металлический предмет. Рыбаки долго следили за её полётом, качали головой, журили озорника, подшутившего над птицей. Сидевший ближе к носу гребец, не в меру располневший рыбак, заметил:
— Васька Шалаев балует. Вчера видел, как он рыбу гвоздями начинял да мартынам подбрасывал.
А мартын, что ж, птица алчная. И с гвоздем глотает.
Его сосед заметил:
— К вечеру переварит. В прошлом году мартын с отверткой лещика сцапал. Сутки сидел не шевелясь. Потом полетел. Видно, переварилось. Лодка достигла первого ряда деревянных стоек. Старик, что был на носу, поднял руку. Гребцы вскинули весла. «Наверное, бригадир», — подумал Андрей и стал внимательно наблюдать за его сигналами.
Лодка поплыла по–над стенкой. Стойки тянулись на сто — двести метров, их было много, тонкие капроновые веревки под углом уходили в воду, натягивали сети. Их не было видно, только рыбаки знали, в каком хитром переплетении располагались они под водой. Рыбак знает назначение каждой стойки, каждой капроновой растяжки и знает, кто из рыбаков бригады что и когда налаживал, устанавливал, крепил. Потому, как только лодка подъехала к торчавшим из воды и почерневшим от соли и времени стойкам, рыбаки наперебой судачили:
— Барынкин бахромы понавешал!..
Андрей смотрел туда же, куда смотрели рыбаки, и видел обрывки нитей, висевшие над водой в местах порыва несущей бечевы.
Другой рыбак вспомнил какого–то Примаря:
— Балбеса хоть не заставляй! Не убрал глистатых.
Рыбак при этих словах приподнял из воды мертвую, раздувшуюся рыбу, бросил далеко от невода.
Лодка коснулась носовой частью высокого столбика, и рыбаки повставали с мест. Не нарушая равновесия, они вытянулись цепочкой у борта, достали из воды край сети, стали перебирать её руками. Перебирали так, чтобы сеть, проходя через руки в том же порядке, снова опускалась в воду. Главную роль играл «живописный» старик, который находился в носовой части. Ловко подхватывал он бечеву и выволакивал наружу сложную вязь шнуров и сетей.
— Петрович, левую зацепляй, левую! — кричал ему пропитым голосом сосед Самарина, расторопный хлопотун–рыбак с мясистым лицом и негнущейся шеей.
«Петр Петрович… — с радостью вспомнил Самарин имя и отчество академика. — Да, да, это он, Терпиморев!»
Петрович проворно зацеплял левую. Он хоть и был в положении старшего, но подсказки рыбаков слушал.
Самарин хотел помочь рыбакам, но не сразу понял секрет перебирания сети. Толстый рыбак, работавший проворнее других, поманил Андрея к себе, стал учить его. Самарин быстро усвоил механику дела и через две–три минуты тянул сеть наравне с другими. Сеть была очень частой, почти сплошным полотном — самая мелкая килька не могла из нее уйти. На кильку она была и рассчитана. Только теперь Андрей понял значение слова «научники». Рыболовецкий колхоз, по договору с научно–исследовательским институтом, ведет круглогодовой отлов кильки и редких пород рыб. Рыба замеряется, взвешивается, учитывается, и сведения посылаются в институт. В колхозе постоянно живет представитель от института, младший научный сотрудник, но он, как правило, в море не ходит, а является к рыбакам, когда те возвращаются к берегу. Самарин увлекся делом и забыл пригнуться, когда лодка подплыла под очередную растяжку. Натянутая струной капроновая бечева ударила его по шее и чуть не сбила с ног.
— Эй–ей, парень! Держись за землю!.. — крикнул ему Петрович.
Сосед заметил:
— В тихую погоду валишься с ног, а если бы ветер?
Почесывая ушибленное место, Андрей представил, что бы тут было во время качки. Рыбы в сетях было много, преимущественно это была килька величиной с мизинец и меньше. Рыбаки загребали мерным ковшом два–три килограмма, остальное тут же выпускали в море. Среди мелюзги попадались и большие рыбины: судак, шемая, лобастик, таранка. Среди них нет–нет да и блеснет серебристой чернью красная рыба: осетр, севрюга. Обычно рыбаки в запретный период не берут красную рыбу, бросают её в море и «научники», но сегодня им была дана команда прихватить с собой несколько красных рыбин. «Да так, чтобы не видал академик», — предупредил их бригадир.
— В воду! Слышите?
Андрею показалось, что Петрович был излишне строг с рыбаками, даже груб. Но, к удивлению, на него никто не обижался. Рыбаки только покачивали головой да в кулак улыбались. Выброшенная килька плавала тут же кверху брюхом: в сетях она обессилела, содрала с бочков чешую и теперь не могла уйти в глубину. Возле невода образовалась белая кашица из килек. В воздухе над ней кружились мартыны. Семья молодых уток, почуяв рыбий запах, устремилась к ним с берега кильватерным строем. В предвкушении обильного завтрака, утки истошно кричали. И, словно разбуженное утиным криком, из моря у черты горизонта выплыло солнце. Оно удивленно смотрело на рыбаков своим исполинским глазом, как бы желая у них спросить: «Эй–эй, ребята! Что вы тут балуете?»