Поедательницы пирожных

И тут Марьянов действительно вспомнил, как однажды ночью бегал по всей Москве, разыскивая для сладкоежки Лены, в которую был тогда без памяти влюблен, эти самые пирожные. И нашел. Точно такие, как те, что сейчас красовались на столе.

Лена привстала, взяла ближнюю к ней корзиночку и с видимым удовольствием надкусила. Затем, так и не выпустив из руки пирожное, она поднялась, подошла вплотную к Марьянову и, внимательно посмотрев ему прямо в глаза, произнесла:

— Родька, какой же ты молодец. Заботливый, чуткий, внимательный. Знаешь, несмотря ни на что, я тебя…

Тут Лена замолчала, и у оцепеневшего Марьянова мелькнула мысль, что вот сейчас она скажет то, отчего его и без того непростая жизнь может еще больше запутаться.

Но она ничего больше не сказала. Вместо этого резко пошатнулась и стала медленно оседать на пол. Недоеденная корзиночка упала под ноги Родиону, который едва успел подхватить Лену.

— Лен, ты чего? Ты в обморок, что ли, упала? — занервничал он и, подняв ее на руки, донес до дивана. Осторожно опустил на него, схватил со стола бутылку с водой и салфетку, торопясь сделать холодный компресс. Но когда наклонился над Леной, то с ужасом понял, что компресс ей уже не нужен — ее лицо почти мгновенно превратилось в окаменевшую маску и приобрело мертвенно-желтый оттенок, а нежные губы страшно почернели. Перепуганный Марьянов проверил пульс и попробовал послушать сердце. Затем, как во сне, взял Ленину изящную сумочку, порылся там, достал зеркальце в фирменном чехле и приложил к губам девушки, все еще надеясь на чудо. Зеркальце не затуманилось. Лена Божок была мертва.

* * *

Некоторое время Родион стоял и тупо смотрел на свою бывшую любовь, которая только что весело смеялась и обнимала его, а теперь лежала на диване совершенно на себя непохожая.

— Нателла!! — закричал Марьянов срывающимся голосом. — Нателла, ради бога, иди сюда! Спускайся, Нателла!

Он звал ее потому, что не хотел оставаться наедине с умершей Леной. Нателла вряд ли окажет ему какую-то помощь, она здорово накачалась и наверняка соображала еще хуже, чем он. Дрожащими руками Марьянов достал телефон и позвонил в «скорую помощь».

— Человек… умирает! — выдавил он из себя, не зная, как можно объяснить по телефону то, что случилось. — Я не знаю, сердце или не сердце. Ради всего святого, приезжайте скорей!

Продиктовав адрес и положив трубку, он еще раз подошел к Лене, но она не подавала признаков жизни. Нужно было звонить и в милицию тоже, но Марьянов даже думать об этом не мог. Что он им скажет сейчас? Мол, на моих глазах неизвестно от чего умерла молодая красивая женщина, в прошлом — без пяти минут жена? А наверху спит голая и пьяная свояченица?

Стоп! А почему он решил, что Лена мертва? Он же не доктор. Мало ли что не дышит, всякое в жизни бывает. Неожиданно всплыло воспоминание о какой-то журнальной публикации, где описывался случай внезапного и тяжелого сердечного приступа. Марьянов даже симптомы вспомнил — почерневшие губы, восковое лицо… Да, очень похоже. Кстати, там еще было написано, что человек не подавал признаков жизни.

Марьянов схватился за голову — вдруг он все напутал, перепугался, а Лена на самом деле жива? И ей сейчас срочно нужна помощь, лекарства! Родион бросился в кладовку, которая располагалась прямо за кухней. Там находился распределительный щит, счетчик электроэнергии, вообще все электрическое хозяйство дома. Здесь же стоял шкафчик, который Нона превратила в небольшую аптечную лавку и складировала в нем всевозможные лекарства.

Обладающий железным здоровьем и за всю жизнь не выпивший ни одной таблетки, Родион пытался судорожно припомнить, что принимают от сердца. Вспомнились лишь валидол и нитроглицерин, но как они выглядят, он не знал.

Дверь в кладовку, которая обычно стояла незапертой, почему-то не открылась. «Что еще за фигня, кто ее запер? — озлобленно подумал Родион, изо всех сил дергая ручку. — Ведь сейчас дорога каждая секунда. А вдруг не все потеряно и Лену еще можно спасти!»

Ключ, который обычно висел здесь же, рядом, отсутствовал. Все это было более чем странно. Разозлившись, Марьянов ударом ноги попытался выбить дверь. С третьей попытки ему это почти удалось — раздался противный хруст, и дверь слегка приоткрылась. Но дальше дело не пошло — что-то мешало ей открыться до конца. Внутри горел свет, который, вероятно, забыли выключить Нона или Нателла.

Родион изо всех сил навалился плечом на проклятую дверь, после чего образовалась щель, достаточная, чтобы пролезть в кладовку. Но протиснувшись в нее, Марьянов буквально остолбенел и мгновенно забыл, зачем вообще сюда рвался. Забыл и про лекарства, и про лежащую в гостиной Лену. То, что мешало ему открыть дверь, было женским телом. Поперек маленького помещения на полу лежала его жена Нона, с точно таким же, как и у Лены Божок, мертвенно-желтым восковым лицом и почерневшими губами.

Родион медленно опустился на колени рядом с женой. Рот Ноны был полуоткрыт и из него, словно в насмешку, торчал кусок пирожного-корзиночки. Еще половинка пирожного валялась тут же, на полу, рядом с ее безжизненной рукой.