Поединок

— Ей нужна твоя помощь, даже если она этого не осознает... И я не верю, что какой-то слабак, типа Флинта, может сломать тебя...

— Это не он, это она...— голос Малфой стал глухим, он прикрыл глаза, словно ему было больно смотреть и видеть.

— Она бы никогда это не сделала, ты же знаешь. Всего лишь ее имя, Скорпиус.

Он зажмурился, руки сжались в кулаки, глубже вгоняя в раны осколки бокала. Ох, Ксения их четвертует... Но физическая боль явно не шла ни в какое сравнение с той, что сейчас грызла Малфоя изнутри. Если бы Флинт был еще жив, Джеймс бы убил его своими руками, медленно.

— Лили.

Они оба вздрогнули, ледяной хрусталь в открывшихся глазах Малфоя задрожал, готовясь разбиться, как и бокал, плечи дрогнули, из уголка губ снова потекла струйка крови — словно он прикусил губу, боясь застонать. Словно его внутренняя рана истекала кровью, что медленно просачивалась наружу.

В окно постучалась сова, заставив Джеймса опять вздрогнуть. Он бросил взгляд на друга, что застыл, глядя в пустоту, явно сражаясь с нахлынувшими на него чувствами, и поднялся с колен.

Сова была из Хогвартса — только там еще держали вот таких лохматых, немного пришибленных, измученных жизнью птиц. Поттер взял свиток и быстро пробежал его глазами, в который раз поражаясь, как человеческая рука способна выводить такие корявые буквы — наверное, дай троллю в рки перо, он изобразит что-то подобное, правда, с меньшим смыслом.

— Альбус и Северус спешат на помощь,— фыркнул Джеймс себе под нос и повернулся к Малфою. К своему радостному удивлению, Поттер поймал на себе вполне осмысленный взгляд друга — правда, лицо его было перекошено, а кулаки все еще сжаты.— Пока ты тут страдал, мой братец шевелил мозгами, и не только своими. Послушай: «Скорпиус, Лили всего лишь узник заклятия, ты можешь ее освободить, как принцы из сказок, которые спасают принцесс из высоких башен. Нужно поместить ее внутрь (так сказал дядя Северус). Приезжайте в Хогвартс, здесь есть башни и чудесные комнаты. Жду, Альбус». Что ты об этом думаешь?

Малфой поднялся, глаза его были сужены.

— Сколько дают за похищение из больницы?— коротко спросил он, глядя на часы. Было почти одиннадцать часов вечера.

— Теду ничего не дали, хотя он похитил оттуда дядю Рона,— пожал плечами Джеймс, еле сдерживая улыбку. Что ж, значит, чтобы привести Малфоя в чувства нужно было лишь приплести сюда Альбуса. Интересные пляски нюхлеров с гиппогрифами...— Тем более, если Ксения или Манчилли до сих пор там...

— Тогда чего же мы ждем?

— Ей будет больно,— заметил Джеймс, желая скорее проверить друга, чем остановить.

— Больнее, чем мне? Вряд ли,— холодно произнес Малфой, подходя к камину.

— Время быть эгоистом?— хмыкнул Поттер.

— Собой,— отпарировал Скорпиус и исчез в зеленой вспышке, что на миг отразилась в зеркале его ледяных глаз.

Скорпиус Мадфой.

Каждый вздох давался с трудом. Словно осколки бокала врезались не в ладонь, а в легкие. Он и не знал, что боль бывает такой.

Все вокруг казалось стеклянным: протяни руку — и услышишь звон. Ледяные волны накатывали, заставляя на миг сдерживать дыхание. Казалось, что вдохни он сейчас, и изо рта пойдет пар. Он был словно скован паутиной изморози, которой было легче поддаться, чем сопротивляться.

Но с каких это пор он стал выбирать то, что легче?! Неужели ненависть в глазах всего одной девушки может стать для него концом света?

Может. И это пугало. И давало надежду. Не силы. Силу ему дал Поттер, взяв за шкирку, как котенка, и приложив хорошенько о стену.

Он не желал быть котенком, от этой мысли даже передернуло. Тошнило, потому что желудок давно не видел ничего съестного, а сомнительные зелья только усугубляли состояние. Но сковавший его изнутри лед помогал держаться на ногах и действовать. И пульсирующая боль — физическая для разнообразия — отвлекала от страданий измученного тела… Отдохнуть? В ледяном аду не отдыхают, в нем замерзают…

В голове был безприцендентный кавардак, но сейчас не время убираться. Есть голова, где слишком много порядка, и эта стерильная чистота причиняла боль.

Выходя из камина, он с удовлетворением заметил, что окончательно сбросил с себя оцепенение. Впервые за несколько дней он видел и чувствовал все так ясно и так живо. И впервые с того момента, как он выхватил палочку и навел ее на Флинта, он смог рассуждать и фиксировать свои мысли. Они перестали скользить внутри, как по гладкому льду, оставляя лишь слабый след.

С каждым шагом, что приближал его к двери палаты, он все четче понимал, что потерял слишком много времени на пережевывание эмоций. Это все Поттеры — их влияние. Благо, что Джеймс иногда включал свой мозг — хоть один из них был в состоянии иногда мыслить. Правда, чаще распределение мозговой жидкости было не в пользу Поттера…

Он замер в двух шагах от двери, за которой билось самое любимое — сейчас его ненавидящее — сердце. Он был готов сам себя возненавидеть — за ту боль, что уже заставил ее пережить, и за боль, что еще ей предстоит. Потому что он не отступится, не сейчас, когда только действие помогало ему не застыть во льду вины и незнакомой доселе боли.