Поединок

А ведь это и был ты — ты равнодушный, ты каменный, когда твой застывший во льдинах боли взгляд без единой вспышки прошлой преданности следил за ее мучениями.

Ради чего он заставил ее страдать? Ради чего позволил капле ее крови упасть на снег?!

Ради того, чтобы быть ручным, чтобы возвращаться из зимнего леса, полного волков, к горячему камину, возле которого он мог бы растянуться и чувствовать ее ласкающие руки, приглаживающие ощетинившийся загривок.

Дикий и сильный кот, ты стал слабым, потому что навеки позволил ей надеть на себя невидимый ошейник.

Глупец, ты проиграл самому себе, зато позволил выиграть ей.

— Что с тобой?

Он недоуменно поднял глаза.

— Ты плачешь?— ее движения были тяжелыми, медленными, осторожными, словно она подходила к дикому коту, протягивая руку, чтобы приласкать, готовая в любой момент ее отдернуть, если кот зашипит и отшатнется.

Он коснулся своего лица — оно было сухим. Она осторожно преодолела те несколько шагов, которыми он разделил их после того, как смог остановить ее кровь, и присела напротив. Зеленые глаза испуганно смотрели на него, она прикусывала губу, болезненно морщась.

— Расскажи мне,— прошептала она.— Расскажи все: о каждой секунде, что мы были вместе... Обо всем, что ты помнишь...

— А что вспомнила ты?— он не отшатнулся и не зашипел, когда мягкая ладонь медленно провела по его холодной щеке.

— Не так много...— она судорожно подбирала слова.— Знаешь, это как будто... Как будто ты стоишь посреди улицы и не можешь понять, почему ты тут оказался, хотя точно уверен, что так нужно... Или же... как если ты заснул ребенком и проспал лет десять, а потом проснулся и увидел себя изменившимся...

Теплые пальцы ласково переплелись с его, и ему даже показалось, что она одним движением остригла все его когти.

— Я помню то, что чувствую к тебе...— зеленые глаза не отпускали его взгляда, где она, наверное, видела льдинки застывших слез.— Но как это получилось... я почти ничего не знаю о нас...

Хотелось лечь и положить усталую голову на ее колени, чтобы она погладила по загривку, чтобы она снова приняла его...

— Я помню твой голос,— она шептала, медленно поглаживая пальцами его руку.— Я помню вкус твоего поцелуя... Я помню жар твоего тела... Я помню твои глаза... Не такие, как сейчас, и это меня пугает...

— Какие у меня сейчас глаза?— он едва видный движением немного придвинулся к ней.

— Дикие... И одинокие...

— Ты плачешь?— уголок губ дернулся, пряча за улыбкой страшные клыки, которыми еще недавно он мог уничтожить любого на своем пути.

— Мне легче, чем тебе,— она шагнула и неловко спрятала на его груди свое лицо, по которому почему-то катились слезы. Было так привычно укрыть ее от холодного мира, согреть своей серебряной шерстью, позволить ей обнять себя.— Это страшно — плакать внутри...

Он вздрогнул, и она чуть отстранилась, заглядывая в его лицо, ища в нем что-то.

— Расскажи мне все, с самого начала.

— Тебе будет больно.

— Не больше, чем тебе,— слезы катились по ее щекам.

— Почему ты плачешь?

— Ты такой... потерянный... Тебе ведь больно, да? Я причинила тебе боль...

— Ты не виновата.

— Ты тоже.

— Я почти потерял тебя.

— Я здесь, я не оставлю тебя, когда только успела найти.

— Но ты почти ничего не помнишь.

— Неважно.

— А если ты ничего уже не вспомнишь?

— Неважно. Я помню главное...

— Что?

— Лед твоих глаз,— выдохнул она, проводя рукой по его лицу. Ее слезы остановились и высохли.— И жар твоего сердца.

Вы когда-нибуль видели, как плачут кошки? Видели те редкие моменты, когда из уголка огромного, почти стеклянного глаза вдруг соскальзывает капелька боли, тихо течет по шерсти и застывает на подбородке прежде, чем упасть вниз, в снег, с оглушительной тишиной растворяясь... Потом кошка моргает, пытаясь понять, что за странный соленый вкус остался на шерсти.

И если в этот момент на ее спину ложится мягкая ласкающая рука, она закрывает глаза и застывает, отдаваясь моменту очищения.

Горячие губы коснулись его щеки, а потом робко остановились на его ледяных губах. Росинка соли растворилась в их поцелуе, доходя до опустошенного зимой, раненного сердца снежного барса...

Роза Уизли.

Она сидела в темном кабинете, прислонив голову к спинке рабочего кресла Тео. Усталось накатывала волнами, но пережитое не давало закрыть глаз. В груди тревожно билось сердце, и лишь привычно-родной запах, словно дававший иллюзию присутствия Тео, позволял ей оставаться на месте в бездействии.

Наверное, это всегда витало в воздухе — желание помочь и защитить. В их семье это было заразной идеей, что не раз повторял Малфой.

Подумав о последнем, Роза улыбнулась темноте. Да, судя по всему, воздух Поттеров-Уизли был очень заразен.

Экспелиармус Малфоя мог бы довести до приступа его папеньку. А какой взгляд будет у дяди Гарри, когда он об этом узнает? А у Лили...

Лили. Мерлин, ведь с ней все будет хорошо? Ведь она вспомнит Скорпиуса? Ну, не зря же он стал способен вытворять такие милосердные фокусы...