Поединок чести

— Фламберт! Вот отец обрадуется, узнав, что граф пригласил тебя к своему столу! Как такое могло случиться? Наверняка ты отличился. — Женевьева улыбнулась, когда графиня нахмурилась, осуждая такую фамильярность. — Госпожа, простите, что завладела вниманием вашего соседа, — искренне извинилась она. — Ты вообще представился, Фламберт? Госпожа, простите его за бестактность! Фламберт де Монтальбан. Мой брат.

Так вот почему… Графиня задумалась, что могло означать то, что ее супруг усадил слева от себя жительницу Франконии, а рядом с ней своего лучшего рыцаря, в то время как избрал альбигойку своей дамой, а сидеть подле нее пригласил ее брата. Несомненно, в данный момент у Женевьевы было больше, чем у других девушек, шансов стать его следующей фавориткой.

Однако во время ужина Леонора с усмешкой заметила, что Раймунд совершил роковую ошибку. Если София хоть и вежливо, но односложно отвечала на заигрывания Матьё де Меренге, Женевьева вовсе не удостаивала графа внимания. Одна из девушек нервно двигала еду по тарелке и чувствовала себя заметно неуютно на открытом для всеобщего обозрения месте за столом, другая крутила носом при виде лучших кусков мяса, которые граф подкладывал ей, и в конце концов попросила слугу принести ей тарелку каши и воды. Она стала уплетать скудную пищу, подвергая при этом брата тщательному допросу.

— Ты все еще не принимал участия в рыцарских упражнениях? Почему? В чем же ты преуспел? В состязании в игре на лютне? Ты сочинял стихи? Фламберт, это полный вздор, это…

Похоже, Фламберту де Монтальбану также не лез кусок в горло. Причем до появления сестры он с большим удовольствием налегал на еду и занимал сидящую рядом даму подобающим учтивым разговором. Графиня решила вмешаться.

— Это то, чему учат юных рыцарей при этом дворе, Женевьева, — строго произнесла она. — Учтивое поведение, вежливые манеры, искусство развлекать даму. Я не хочу сказать, что это имеет такую же ценность, как и умение владеть мечом. Но ты также научишься это ценить, когда однажды тебя выдадут замуж за воспитанного подобающим образом рыцаря, а не за неотесанного грубияна!

Женевьева сверкнула глазами на графиню.

— Я никогда не выйду замуж, госпожа. Я стану Совершенной своей Церкви.

Леонора вздохнула.

— Ты и одета как монашка. Но я прошу тебя не делать этого впредь. Если у тебя нет подобающих платьев, то, ради бога, одолжи что-нибудь у других девочек. Пока ты пребываешь здесь, будешь вести себя соответствующим образом. Это «двор любви», не монастырь.

Женевьева подскочила.

— Если вам угодно, госпожа, я, конечно же, могу одеваться по-светски и играть на лютне. Но я не считаю правильным то, что Фламберт тратит на это время! Вас может заботить, умеют ли ваши рыцари рассыпаться в изысканных комплиментах. Но у нас речь идет о жизни и смерти! Монтальбан — ворота в Тулузу, ваш двор защищают наши стены. И Симон де Монфор захочет слушать не пение трубадуров, а крики людей в муках и треск костров. Вот поэтому, госпожа, мы отправляем к вам своих рыцарей. А относительно вас, господин… — Женевьева повернулась к смущенному графу, — …относительно вас я надеюсь, что вы пример для подражания не только в служении даме, но и в умении владеть пикой и мечом. В следующий раз, Фламберт, я бы хотела, чтобы ты мог похвастаться успехами в боевых упражнениях, а не в сочинении прекрасных стихов!

С горящими глазами девушка поднялась, оттолкнула свою тарелку и выбежала из зала, прежде чем Леонора сказала что-то осуждающее.

Фламберт чувствовал себя неловко и бормотал извинения, а у Софии замерло сердце. Вот это начало придворной жизни! Эта юная альбигойка поставила на место графа и графиню в присутствии всего двора! Наверняка она будет за это строго наказана. София даже подумать боялась, что сделал бы ее отец с таким дерзким подданным.

Однако граф пребывал в хорошем настроении. Он, смеясь, встал и поднял кубок за здравие сбежавшей Женевьевы.

— Вот так альбигойка, господа рыцари! Неудивительно, что преподобные отцы в Риме призывают идти крестовым походом на Окситанию. Они нам завидуют, поскольку наши женщины такие темпераментные! За женщин Тулузы! — Под рукоплескания мужчин он опустошил кубок.

Матьё де Меренге поднялся, чтобы произнести второй тост.

— Вы ведь слышали, господа! Я думаю, что завтра вы будете выезжать на поединок под знаком альбигойки Женевьевы! Она не должна нас стыдиться! За женщин Тулузы!

Меренге победоносно улыбнулся Софии, опустошая кубок, но та лишь снова залилась краской. Стеснительный Фламберт был ей гораздо приятней, чем этот самоуверенный смельчак. И ей было немного жаль графиню, которая хладнокровно выдержала суматоху, лишь ее тонкие губы выдавали, что в речи Раймунда она видела не дипломатическое разрешение напряженной ситуации, а выражение его вспыхнувшего восхищения Женевьевой. Ну, юной альбигойке еще придется выслушать выговор! София знала не так уж много о «дворах любви», но ей не требовались глубокие знания придворных обычаев, чтобы понять: что бы ни планировал граф в отношении Женевьевы, графиня все еще обладала здесь большим влиянием!