Поединок на границе

«Извини, Женя, — писала Маринка, — нам, видимо, придется забыть друг друга. Забыть навсегда, — эти слова были выведены неровными, прыгающими буквами. — Когда я, обрадованная и счастливая, рассказала твоей матери о нашей встрече, она обругала меня самыми пошлыми словами. Что только не пускалось в ход. И ты забрала у меня сына, закрутила ему голову, он забыл мать, не мог подождать ее несколько часов, а я кормила его целых двадцать лет, отдала ему все: молодость, здоровье, силы, поставила на ноги, дала образование. Вот чем платит нынешняя молодежь родителям».

Это письмо прочитал Женька после обеда, а вечером пошел в пограничный наряд по трудным тропам, требующим от человека всех физических и моральных сил. Не думать о случившемся он не мог, поделиться бедой с товарищем не решался. Женька крепился, как мог, но Маринкино письмо с капельками слез обжигало сердце и заслоняло все. Он шел вдоль контрольно-следовой полосы и видел ее в свете фонаря сплошной, размазанной лентой, точно в видоискателе фотокамеры, когда она не наведена на резкость.

Вернулся Вороной в казарму совершенно обессиленный, а наутро оказалось, что пропустил он чужой след на КСП. Вся часть искала в ту ночь нарушителя границы и только вечером далеко в тылу его задержали. Женька получил арест, и ему уже казалось, что служба и вся жизнь пошла кувырком. Он написал полное обиды письмо матери, пытался написать злое письмо Маринке, но не мог. Десять раз брался за перо и десять раз разрывал написанное в мелкие клочки.

Трое суток, проведенные в тесной комнате гауптвахты, показались ему тремя месяцами. Когда он вышел с гауптвахты, ребята спрашивали, что с ним творится, но Вороной молчал. Он никак не мог рассказать о ссоре матери и Маринки. Даже решил не ездить домой после службы, а махнуть куда-нибудь на новостройку.

Как парусное судно плывет по течению, потеряв ветер, так и Вороной коротал день за днем, подсчитывая, сколько осталось завтраков и обедов до «дембиля» (так солдаты в шутку именовали время демобилизации). Однажды он попал в наряд вместе с сержантом Сидоровым. Стоял серый, пасмурный день. На горах ползали тяжелые рваные тучи, цепляясь бахромой за скалистые стены ущелий.

До сопки Вороний камень, где по приказу начальника заставы нужно было наблюдать полтора часа, шли молча, Сидоров впереди, Вороной сзади шагах в ста. Кругом было настолько тихо, что отчетливо слышалось, как вспархивают вспугнутые птицы, убегают прочь сурки и прыткие горные ящерицы. Сержант, выйдя к гребню взгорка, останавливался, вскидывал бинокль и тщательно осматривал открывшиеся расселины и отщелки. Он делал это и тогда, когда простым глазом было видно, что впереди никого нет, и Вороной отметил про себя, что Сидоров, оказывается, большой педант в своем деле.

На Вороньем камне сержант долго ходил с вершины на вершину, но так, чтобы его не было видно на сопредельной территории, и выбрал наконец самое удобное место для наблюдения. Он приказал Вороному не спускать глаз со дна ущелья, посредине которого проходит линия границы, отмеченная копцом.

Напротив Вороньего камня, в россыпях плитняка, на той стороне паслась стайка горных куропаток. «Играют себе, дьяволята, — подумал Женька, — значит, никого поблизости нет».

Женьке стало тоскливо. Он посмотрел на часы, стрелки которых показывали шесть часов вечера, и подумал, что сейчас Маринка собирается в кино, а может, на свидание. Раз написала, что надо забыть друг друга, не будет же сидеть одна. Смотришь, через месяц-другой, как получит диплом, выскочит замуж. Эх, нагрянуть бы сейчас к ней как снег на голову и спросить:

— Клялась? До гроба? А что получилось?

Мысль о доме разбередила его мало-помалу утихавшую боль.

Вороной бросил косой взгляд на кекликов и насторожился: они вспорхнули, свистя крыльями, ошалело метнулись на нашу территорию. Вороной посмотрел в теснину и увидел метрах в ста от копца идущего вдоль границы человека. Шел мужчина с длинным, как ПТР, ружьем, с прикрепленными к стволу ножками. По его твердой и энергичной походке угадывалось, что это сильный и молодой человек.

Женька глянул на сержанта, прильнувшего к биноклю шагах в пяти от него, и заключил, что ему нечего волноваться, некуда спешить. «Задержим пришлого вместе, а он получит награду. У него ни сучка ни задоринки, а у меня гауптвахта».

И все-таки жажда первенства овладела Женькой. Он перевалился через камень, ужом прополз по неглубокой расселине и скатился вниз.