Поединок с собой

Когда Мишель сделал укол и отошел к лабораторному столу контролировать опыты, профессор Лоран тихо сказал:

— Иногда мне хочется бросить все эти проклятые записи. Мишель действительно записывал все подряд. Я не понимаю, почему он это опять подчеркивает. Если б это был не Мишель, с его удивительной сухостью и отсутствием эмоций, я бы подумал, что он либо ехидничает, либо, напротив, таким образом выражает мне сочувствие…

— Уверяю вас, профессор, что Мишель лишен далеко не всех эмоций, — сказал Альбер не очень дружелюбным тоном. — И не так уж он резко отличается от человека, вернее, от некоторых людей, как вам это кажется.

— Хорошо, мы это еще проверим, — помолчав, сказал профессор Лоран. — Я думаю, что вы преувеличиваете… Но я сейчас о другом… Мне трудно читать эти записи, Дюкло. Вовсе не потому, что я болен. Просто — такие вещи нельзя спокойно вспоминать никогда. А прошло всего три-четыре года… Вы не удивляйтесь, что я говорю об этом с вами… Ведь мне так долго не с кем было говорить… Мишель в этом ничего не понимает. А для меня это — память о счастье, о чудесной дружбе, об удивительных, сказочных тогда для нас самих открытиях. Вы понимаете — мы, когда начинали, не думали, что дело пойдет так далеко. Мы просто начали выращивать в искусственной питательной среде различные ткани и органы человеческого тела — для замены поврежденных частей организма. Это нужно было для клиники, где работала… ну, для профессора Демаре, главного хирурга клиники. Вы, наверное, помните по университетским лекциям, что было основной преградой на этом пути. Скажем, привозят в клинику людей, пострадавших при железнодорожной катастрофе. У одного совершенно размозжена голова; тут уж, конечно, ничем не поможешь. Но у него цела печень, а у другого именно печень и повреждена — множественные разрывы при сотрясении. А пересадить ему неповрежденную печень нельзя, хоть это его спасло бы.

— Биологическая несовместимость тканей, — вспомнил Альбер.

— Да. Это и был наш главный барьер в то время. Чужую кровь можно перелить человеку, если она подходит по группе и по резус-фактору, а если повреждены обе почки, то человек погибает, потому что другую почку ему нельзя пересадить ни от матери, ни от брата, даже от близнеца — если только они с братом не однояйцевые близнецы. Мы начали выращивать ткани и органы в лаборатории, пытаясь разгадать, в чем секрет этой трагедии несовместимости. Мы были еще молоды — да, и я был почти молод, Дюкло, в те, не такие уж далекие годы… — Он помолчал, перевел дыхание. — Мы были полны энергии и, казалось, очень хорошо сработались, превосходно дополняли друг друга. Мы сняли художественную студию в четырнадцатом округе, просторную, светлую — тоже поблизости от площади Данфер-Рошеро, на улице Данвилль, — оборудовали превосходную лабораторию… А потом… потом мы с Сент-Ивом постепенно начали все дальше отходить от группы… — Профессор Лоран закрыл глаза, лицо его стало мертвенным.

Альбер обеспокоенно потрогал его пульс.

— Нет, нет, я просто задумался, вспомнил… — пробормотал профессор.

Альбер колебался: профессор Лоран болен, волновать его нехорошо. Но любопытство все же взяло верх.

— Я давно хотел спросить, профессор, — начал он неуверенно, — почему же вы с Сент-Ивом отошли от группы… то есть я хочу сказать: с чего это началось? Почему именно вы и Сент-Ив?..