Поединок с собой

«Сегодня близко от меня разговаривали двое. Я знаю, как их зовут. Высоким звучным голосом говорит Мадлен. У Клода голос ниже, глуше, он мне приятней. (Я тогда еще не понимал разницы между полами. И ничего не понимал из их разговора. Это — чисто механическое запоминание и воспроизведение. Когда звуки удалялись, я переставал их воспринимать. Поэтому я помню только разговоры, происходившие вблизи от меня.) Мадлен и Клод, очевидно, смотрят на меня, я их вижу плохо, как смутные цветовые пятна. Клод говорит: «Анри и Жюльен напрасно занимаются этим. Даже если можно вырастить вполне нормальный мозг отдельно от всего организма, которым он призван управлять, то как можно присоединить его потом к чужой нервной системе, и без того жестоко травмированной? Как восстановить нервные пути? Да и главное — ведь в нервной системе необратимые изменения начинаются уже через три-четыре минуты после наступления клинической смерти. Какой же смысл проделывать сложнейшую операцию, если она заранее обречена на неуспех?» Голос Мадлен: «Все-таки это чудо, то, что они делают. Но, по-моему, у них какие-то другие цели, не те, что у всех нас». Клод: «Мне тоже иногда так кажется. А ты не пробовала спросить?» Мадлен: «Я ведь почти не вижу Анри за последнее время. Он часто остается на ночь здесь вместе с Сент-Ивом, а утром, когда он приходит, я уже тороплюсь в клинику… И вообще мы мало говорим». Клод: «Я многого не понимаю в тебе, Мадлен… Если все это так…» Мадлен: «Не стоит об этом говорить. У нас у всех общая цель. И лучше всего пока молча работать… Посмотри, ведь по размерам это уже мозг взрослого человека. И большой вдобавок». Клод: «Неполноценный. Мозг, почти не имеющий рецепторов, лишенный речи и движения, с неразвитой обратной афферентацией, — разве это мозг? Годовалый ребенок, еле научившийся ходить и лепечущий первые слова, — бог перед этой неподвижной немой нервной тканью. Нет, это нелепая затея, Мадлен, и наш долг — убедить Анри и Жюльена бросить свою сепаратную линию. Они ведь стали манкировать общими опытами, это уже всем заметно».

На следующих страницах опять несколько раз воспроизводились разговоры Мадлен и Клода. «Мадлен — это, должно быть, жена профессора Лорана, — думал Альбер. — Ведь Раймон говорил, что жена его оставила. Жюльен — это, конечно, Сент-Ив. Кто такой Клод? Вот опять они разговаривают: очевидно, наедине. Перед этим — общий разговор о блестящей операции пересадки печени».