Поединок с собой

— Конечно, Сократ — это воссоздание только части бесчисленных процессов, которые ежесекундно протекают в нашем мозгу. Но ведь Сократ — вовсе не предел, он лишь первый шаг на этом пути. Шагнет дальше нейрофизиология — пойдет за ней и нейрокибернетика. А может случиться и обратное: моделируя мозг, мы что-нибудь сумеем объяснить физиологам. Ведь обе эти науки сейчас могут развиваться только в тесном содружестве — да и не только они… А что касается моделирования мозга, то, мой дорогой, в принципе это абсолютно возможно. У природы, в конце концов, выбор был небогатый: из одних и тех же кирпичей — ну, например, пиридиновых и пуриновых оснований — она строила и таинственный механизм наследственности, и центр высшей нервной интеграции, и многие совершенно различные структуры. А ведь нам-то современная химия дает в руки такие материалы, которые природе и не снились. Кроме того, мы вообще не обязаны подражать во всем природе. Мы можем попробовать пути, которые она почему-то отвергла. Человек издавна глядел на птиц и мечтал, что научится летать. Но, пока люди пробовали подражать машущим крыльям птиц, они разбивались. Пришлось идти другими путями. Колесо, которым люди так широко пользуются, вообще не имеет аналогий в живой природе. Так почему же, если нам нужно создать максимально надежные самоорганизующиеся, самообучающиеся машины, способные непрерывно работать на протяжении, скажем, семидесяти лет, почему мы должны во всем подражать строению человека? Мы ведь не будем требовать от машины богатства и тонкости эмоций, присущих человеку, не будем пытаться воспроизвести сложнейший человеческий механизм наследственности; нам вообще нужны только некоторые, вполне определенные функции. Зачем же нам покорно следовать по труднейшим путям, проложенным природой для гораздо более сложных целей? Может быть, для наших задач есть более простые и надежные решения?

— Мне кажется, что я попал в какой-то сказочный мир, — сказал задумчиво Альбер. — Я и счастлив, что этот мир передо мной раскрывается, и смущен своим невежеством… и еще… знаете что… — Он запнулся. — Не знаю, как это сказать… Но вот всего несколько дней назад я с Роже ночевал в пустом киоске на набережной Сен-Бернар. Лил дождь, мы промокли, продрогли, были голодны. И нигде не было работы для нас… Ну, в общем, это, может быть, глупо, я понимаю, но когда узнаешь такие вещи на собственном опыте, то как-то странно, что человеческое сознание достигает таких высот, а жизнь, вся жизнь вокруг остается такой же неустроенной и тяжелой, и, того гляди, начнется атомная война… Как-то нелепо, ведь правда?

— Конечно, правда, мой мальчик! — Шамфор вздохнул. — Но что делать нам, ученым? Во время войны я видел, где враг и где друг, и я воевал. А сейчас все так перепуталось… Если б я знал, что делать, с кем и против кого воевать, чтоб уничтожить эти пакости, я, ни минуты не колеблясь, взялся бы за оружие. Но в том-то и дело…

Они подошли к дому профессора Лорана, и Шамфор замолчал, вглядываясь в окна, забранные решетками.

— Да, бедняга Лоран! — с горечью сказал он. — Вот так похоронить себя заживо!

Роже открыл калитку и сообщил, что профессор Лоран уже беспокоится.

— Где ты шатался? — шепнул он, исподтишка толкнув Альбера в бок. — Девочку, что ли, встретил?

— Иди ты! Девочку, скажешь тоже! — засмеялся Альбер. — А ты что делал?

— Ни за что не угадаешь! — Роже торжествовал. — Я брил Поля!

Альбер поперхнулся от неожиданности. Шамфор обернулся.

— Брил Поля? — переспросил он. — Зачем?

— Профессор попросил, а мне-то что! Да у него там и брить особенно нечего.

— У Поля за время болезни действительно начали расти усы и борода, — сказал Альбер. — Правда, очень редкие, жиденькие, но уже довольно длинные выросли.

— А как он себя вообще чувствует, ваш Поль?

— Ведет себя спокойно, даже гораздо спокойней, чем до всей этой истории, но, по-моему, психика у него нарушена, — ответил Альбер.

— Хочешь, я тебе скажу насчет Поля? — Роже понизил голос. — Так вот: он всех ненавидит, кроме Пьера. Или боится. Особенно Мишеля.

— Почему именно Мишеля?

— А я знаю? Ну что ты хочешь от психа!

— Не нравится мне вся эта история. — Шамфор нахмурился. — Будьте осторожны, друзья, будьте очень осторожны!

…Тусклый красный свет ненастного заката, еле пробившийся сквозь темно-багровые и фиолетовые тучи, наводнял лабораторию. Колбы и пробирки на длинных столах, казалось, были наполнены темной кровью, на лицах лежали красные отсветы и темные полосы. Шамфор, порывисто двигаясь среди этих зловещих тусклых пятен, словно пробегал сквозь гаснущий огонь.