Поединок соперниц

От размышлений меня отвлек стук клепала [34]. Я даже вздрогнула.

— Что с тобой? — спросила Отилия. — Ты словно спишь с открытыми глазами.

Мы спустились во двор. Было время вечерней службы, на дворе давно стемнело. Сгущался туман, и в его белесой дымке монахини попарно двигались в церковь, неся в руках зажженные светильники. Сырость пробирала до костей. Через три дня сочельник, а никакого праздничного настроения. Наверное, я плохая христианка, если душа моя не ликует в преддверии светлого праздника Рождества.

В церкви на нас пахнуло холодом камней и ароматом курений. В этот сырой вечер на службе было всего несколько прихожан. Они стояли на коленях и, пока священник читал молитву, повторяли за ним слова, так что пар от дыхания клубами шел у них изо рта.

Монахини попарно прошли в боковой придел, где их от прихожан отделяла решетка. Они заняли свои места на хорах — впереди монахини, позади послушницы. Настоятельница Бриджит и приоресса [35]стояли по обе стороны хоров, а регентша повернулась к нам лицом, сделала знак, и мы запели Angelus [36].

Мы стояли, молитвенно сложив ладони, опустив глаза под складками головных покрывал, закрывающих чело. Однако, как я ни старалась сосредоточиться на молитве, вскоре почувствовала на себе чей-то взгляд. Не выдержав, я посмотрела туда, где стояли прихожане.

Утрэд. Это был мой человек. Вернее, его родители были моими крепостными, а сам он давно освободился и стал воином. Его грубая куртка с металлическими бляхами и тяжелая рукоять меча у пояса тотчас выделили Утрэда среди окрестных крестьян, одетых в серые и коричневые плащи. Именно он пристально смотрел на меня.

Я заволновалась. Если Утрэд здесь, значит, что-то случилось. Бывало и раньше, что мои люди навещали меня в обители Святой Хильды. Так повелось со времен моего детства, когда я осталась круглой сиротой. Крепостные саксы везли своей маленькой госпоже гостинцы — мед с наших пасек, теплые шерстяные носочки, запеченных в тесте угрей. Прежняя настоятельница не препятствовала этому, понимая, что осиротевшему ребенку приятно видеть знакомые лица. Но по мере того как я взрослела, крестьяне стали рассказывать мне и о своих нуждах, даже просить совета. И я поняла, что им несладко живется под властью жадного Ансельма. Люди постоянно жаловались на поборы, на жестокость слуг аббатства, на притеснения и унижения, чинимые ими. И так уж вышло, что их приезды со временем переросли для меня в повод для беспокойства.

Повзрослев, я начала, как могла, помогать им. Если кто-то хворал, я отсылала мази и снадобья; когда крестьяне заподозрили, что назначенный аббатом мельник обманывает их, я сама ездила на мельницу, чтобы проверить их подозрения и сосчитать мешки. А этой осенью из-за непогоды не удалось собрать урожай, но сборщик оброка не пожелал отложить уплату, и обозленные крестьянки избили его прялками.

И снова мне пришлось вмешаться. Я хотела отправиться в Бери-Сент-Эдмундс, чтобы во всем разобраться, но меня не отпустили, и я объявила голодовку. Тогда мать Бриджит была вынуждена написать об этом Ансельму. Ко мне прибыл его представитель, вел долгие беседы, но я стояла на своем.

Могу представить, что бы произошло, если бы разнесся слух, что внучку Хэрварда Вейка уморили голодом. Могли бы вспыхнуть волнения — ведь здесь, в Восточной Англии, крестьяне более независимы и решительны, чем где-либо. Восстание моего деда еще не было забыто, и крестьян побаивались. В конце концов мы сошлись на том, что аббатство отложит срок внесения платежей.

Но теперь — Утрэд. А значит, жди беды.

Наконец служба подошла к концу. Все встали, двинулись к выходу. Только Утрэд неожиданно кинулся к решетке.

— Леди Гита! Умоляю, выслушайте меня!

Я тотчас подошла. Он схватил мою руку.

— Миледи, нам нужна ваша помощь. Случилось несчастье…

Но уже рядом оказалась настоятельница Бриджит.

— Изыди, сатана! Отпусти немедленно сию девицу. Она находится в обители невест Христовых, а ты…

— Матушка, это мой человек. И я прошу соизволения переговорить с ним.

Но мать Бриджит — не добрая настоятельница Марианна. Она не допускала и боялась моих встреч с крестьянами. Да и аббат Ансельм запретил ей это, а она всегда была ему послушна.

— Это еще что такое, Гита? Ты перечишь мне? Немедленно удались.

За ее спиной уже стояли две крупные монахини, и я поняла, что меня потащат силой, если заупрямлюсь.

И я лишь успела шепнуть Утрэду, чтобы ждал меня на обычном месте.

За трапезой я еле заставила себя поесть. И мысли всякие лезли в голову, да и еда была далеко не лучшей — немного вареной репы и ложка ячменной каши. В этом году мы по сути голодали, но никто не смел высказаться, так как это значило уличить мать Бриджит в плохом ведении хозяйства. А сама она, строгая и суровая, восседала во главе стола, чуть кивала, слушая, как одна из сестер читает жития святых.

После трапезы я подошла к Отилии.

— Скажи настоятельнице, что мы пойдем помолиться в часовню Святой Хильды.