Поединок в пяти переменах блюд

– По сравнению со своим отцом он даже статен, – сухо заметил Герман.

– Связь змия с серной, оч-ч-чень интересно! – восхитился Себастьян. Теперь он смотрел на Андре совсем другими глазами.

Герман и Сибилла обменялись быстрыми взглядами.

– И ты любила его? – Штефани забыла о насмешках, теперь она хотела быть только доброй, сочувствующей подругой.

– Любовь? При чем здесь любовь? – Регина подняла руку, словно защищаясь. Участие Штефани было ей неприятно. – Никакая это была не любовь, Штефани, это было просто – вместе спать, болтать, в каких-то отелях, мы целыми днями не выходили из номера, сидели в купальных халатах, ham and eggs and love…[124]

– …bread, butter and champagne…[125] – пробормотала Сибилла.

– Ты его любила, – тоном триумфатора крикнула Штефани.

Герман тихо застонал.

– Чушь, Штефани, к любви это не имеет никакого отношения, абсолютно никакого. О'кей, это лучшее, что было в моей жизни, завтраки с пивом и любовник, который знает, что нужно делать с женщиной… – Голос Регины слегка дрожал, в глазах стояли злые слезы. – В конце концов, ничего такого особенного в этом нет, если ты переспал с четырьмя сотнями женщин, то, уж конечно, научишься заниматься любовью…

– А Андре? Ты его родила, и, уж конечно, не без причины. Нет, это была любовь, Регина!

– Это что, допрос? – вмешалась Сибилла.

– Ну да, в лучших католических традициях, только без отпущения грехов… – сказал Герман.

– Вовсе нет, это – не любовь. Просто была иногда… близость. – Регина подбирала слова. Сегодня в первый раз, подумала Штефани.

– Любовь, близость, ах-ах-ах… – сокрушался Себастьян.

– Об этом даже книги есть, – вставил Герман, – о близости, погодите-ка, Альберн-Вибриниц или как там зовут эту авторшу…

– Альберн-Вибри… – Себастьян зашелся в смехе.

– Мне не нужны книги, все в прошлом, game over, конец. – Регина дотянулась до бутылки с шампанским и налила себе бокал.

– Оставь ее в покое, она в порядке, – сказал Андре, который слушал исповедь Регины без видимых эмоций. Штефани удивленно посмотрела на него.

Регина благодарно улыбнулась.

– Мой маленький рыцарь… – выдохнула она.

– Ты, конечно, сумасшедшая, но все равно лучше, чем эти бетонные тетки с перманентом и палисадниками, – сказал Андре.

– Да, мой зайчик, нам нужно держаться вместе. – Голос Регины звучал мягко.

– Боже, что за идиллия, – сказала Сибилла, недобро улыбаясь.

– Даже Международный Красный Крест не смог бы лучше инсценировать это воссоединение семьи, – сострил Герман.

– Не хватает только папочки… – заметила Штефани мечтательно.

– Ах, он давно уже валялся бы под столом, – сказала Сибилла.

– Ну разве не показательно, что мы каждую большую связь соединяем не только с постелью, но и со столом? – спросил Герман. – У госпожи фон Крессвиц это были завтраки, у других ужины… Мне кажется, об этом нужно написать книгу. Стол и кровать, точно, эта мысль мне нравится.

– Стол и кровать, разве это не фильм? Годара? – спросила Сибилла.

– Нет, Трюффо. И книга! – пренебрежительно сказала Штефани. – Мне кажется, нашему дорогому Себастьяну сегодня вечером подали столько идей, что он не осилит их и за год в своем издательстве.

– Но, дорогая Штефани, почему вдруг Себастьян Тин? – спросил Герман, и голос его звучал до того дружелюбно, что стало жутковато.

– Что вы имеете в виду? – спросила Сибилла. Она словно очнулась.

– Ну, слухи о конкурсе в «Литератур контор» больше не являются тайной, – ответил Герман.

– Минуууту, господин Грюнберг! – проскрипел Себастьян. – Я уже давно консолидировался, попрошу вас проявить ув-в-важение!

Он выпрямился. Речь шла о его чести.

– Разумеется, господин Тин. Но только потому, что в дело вступил неизвестный тихий пайщик. Любитель в определенном смысле, у которого свои амбиции и который с большим удовольствием освободит вас от бремени составления издательских планов.

Себастьян пораженно уставился в птичье лицо Германа. Затем ударил рукой по столу. Бокалы зазвенели.

– Господин Грюнберг, – закричал он, – да здесь пахнет шпионажем! Откуда вам известно все это, и как у вас хватает наглости говорить такое в обществе?

Все посмотрели на Германа. Тот медленно вытащил из пачки сигарету и прикурил. Вскоре над столом проплыли три великолепных колечка дыма.

– Потому что с завтрашнего дня у меня будет шестьдесят процентов акций вашего издательства.

Мгновенно наступила мертвая тишина.

Себастьян смотрел на кольца дыма. Потом его лицо начало дрожать. Сначала уголки рта, потом брови и, наконец, все лицо пришло в движение, и словно вырвавшись из сдерживавших его сетей, пробило дорогу безумному, непостижимому хихиканью, высоким стенаниям, похожим на жалобные звериные вопли, страшно и сильно сотрясавшим его тело. На этот раз он был со своим смехом и мукой один на один, и казалось, что это никогда не прекратится. Все смущенно уставились на скатерть.

Наконец Сибилла взяла Себастьяна Тина за руку и ласково погладила.

– Ш-ш-ш… – сказала она, как говорит мать своему ребенку, – все не так уж плохо, ш-ш-ш…

– Я же говорил, он обкололся какой-то дрянью, – шепнул Андре.